Полевода и Прудник вышли на улицу. Под ногами мягко уминался снег.
Еще с полдня задул южный ветер. Казалось, в природе что-то сдвинулось, изменилось. В воздухе запахло оттаявшими деревьями. Павлик глубоко, всей грудью, вздохнул и мечтательно проговорил:
— Скорей бы весна, да махнуть на Донец, на рыбалку. У тебя спиннинг есть?
— Я спиннингом не ловлю. Удочкой, по-моему, интересней.
— Чудной, — сказал Павлик, пожав плечами, — весной только на спиннинг и ловить. Одна щука идет да окунь. А рыба эта хищная, ее надо истреблять.
— Всю не истребишь, — усмехнулся Дмитрий, подумав, что даже в рыбной ловле Павлик практичен. Сочетает приятное с полезным.
— Ну не всю, конечно, а все же… — замялся Павлик. Некоторое время шли молча.
— В райком сегодня вызывали, — сказал Павлик как бы между прочим. — Поднимаюсь из шахты — в ламповой записка: срочно явиться в райком. Думаю, может быть, действительно что-нибудь важное. На попутную — и туда. Приезжаю, а секретарь и рот раскрыл: уже приехал? «Было же написано «срочно», — говорю ему, — вот и примчался». Смеется. «Это, — говорит, — у нас так аппарат сработал. Можно было бы и завтра приехать. Перестарались».
— А зачем вызывали? — поинтересовался Полевода.
Прудник взял Дмитрия под руку и, приноравливаясь к его крупному шагу, невесело вздохнул:
— В общем, Митя, не мала баба клопоту… Так и со мной получается: в секретари метят.
— Тебя в секретари?! — переспросил Полевода. — Так это же здорово, Павлик! — и с усердием потряс его за плечи.
— Подожди ты, чему радуешься, — продолжал Прудник. — Подумай только: какой из меня секретарь, если я даже не представляю этой работы. Я им так и сказал; определенно на посмешище решили меня выставить.
— А они?
— А что им? Стоят на своем: потянешь, и все тут. А будет тяжело — поможем. Знаю я эту помощь…
— Да ты не бойся, чудак, — успокаивал его Полевода. — Вот посмотришь, у тебя дело пойдет… Признаться, я давно уже думал, что именно ты должен сменить Колокольникова. Ведь он уже староват для комсомола.
— Я готовлюсь в заочный институт. Когда мне всем этим заниматься?
— Сейчас находишь время для учебы и тогда найдешь, — сказал Полевода.
— Легко сказать — «найдешь»…
— А меня в бригадиры сунули — это, по-твоему, ничего? Ведь я тоже в институт готовлюсь. И сейчас еще никак не могу опомниться, будто в холодную воду окунули. Вдруг засыплюсь…
— Не бойся, чудак, — в свою очередь успокоил его Павлик. Будем вместе держать передовую. И добродушно рассмеялся.
На другой день перед нарядом начальник участка сказал Полеводе:
— Ставь задачу людям здесь, в шахту потом спустишься.
Бригада была в полном сборе. Дмитрий вынул из кармана блокнот, где заранее расписал уступы для каждого члена бригады. Забойщики по обыкновению сидели не на скамейках, а на корточках, опершись спинами о стенку, и внимательно слушали. Когда Полевода произнес фамилию Кавуна и назвал верхний уступ, в котором ему предстояло работать сегодня, Захар выпрямился и решительно заявил:
— Стоп, бригадир! Я же у тебя просился в третий, — он неестественно улыбнулся. — Или ты забыл?
— Не забыл, — спокойно ответил Полевода и, обращаясь ко всем, сказал: — С этого дня уступы не буду закреплять за каждым. Надо меняться. Думаю, что так будет правильнее, — и, не дожидаясь поддержки со стороны, обратился к Кавуну: — До третьего твоя очередь, товарищ Кавун, еще дойдет, а сегодня будешь работать в первом.
— Крутехонько берешь, бригадир, — мотнул головой Захар, продолжая улыбаться, но глаза его оставались холодными, — смотри, как бы не забурился на повороте!
— С места в карьер взял. Ну и ну!
Это был голос Горбаня. Полевода даже не взглянул в его сторону.
Выходя из нарядной, Кавун, понизив голос, как бы по секрету предупредил Дмитрия:
— Гляди, приятель, слава бригады на твоей совести. Сорвемся с планом — тебе ответ держать, — и с тем ушел.
Это уже было похоже на угрозу. Как всегда в критический момент, Полевода почувствовал внезапный прилив энергии. В такие минуты он словно подключал в себе дополнительный аккумулятор и действовал расчетливо и решительно. Ему хотелось столкнуться с Кавуном и при всех сбить с него спесь.
Когда бригада ушла, Завгородний сказал:
— Присаживайтесь, Дмитрий Степанович, поговорим, — и протянул чистый лист бумаги. — Начерти, как мыслишь работу в удлиненном уступе?
Полевода быстро взглянул на него и сразу же догадался: