Собрание проходило в комнате начальника участка. Кавун все еще работал на прохождении гезенок.
— Очередная говорильня, — отмахнулся было Захар, когда ему сказали о собрании.
— Пока числишься в бригаде, обязан подчиняться дисциплине, — настоятельно потребовал Полевода.
Кавун насмешливо улыбнулся.
— Я не привык, чтобы мной командовали, бригадир, — заносчиво ответил Захар, но на собрание все же пришел.
Когда Полевода вписывал в свой блокнот, кто из членов бригады где учится, вошел Викентий Чепурной. Его никто не ожидал. Он руководил бригадой в восточной лаве. Дел там было много, бригаде приходилось работать в тяжелых условиях: угольный пласт водоносный, кровля неустойчивая. За это время Викентий исхудал, светло-карие глаза потемнели, и в них уже не было прежнего веселого задора. Он приветливо всем кивнул и примостился на скамье у самой двери. Полевода решил, что Чепурной, видимо, вернулся к ним в бригаду, но спрашивать не стал. Решил все же провести собрание по намеченному плану.
— Что ты думаешь об учебе, Антон? — спросил Дмитрий у Голобородько.
Тот, видимо, не ожидал вопроса и как будто со сна захлопал длинными ресницами.
— Я чуть было восьмой класс не окончил, да братва помешала… — Его прервал дружный смех. — Чего ржете, как кони застоялые! — озлился Антон и, выждав, пока все умолкли, продолжал немного смущенно: — Я честно говорю, бригадир, впутали меня в теплую компанию, и закружил я по белу свету.
— Как та божья птаха: день и ночь не знает ни заботы, ни труда… — неудачно пошутил Кавун.
Голобородько недовольно покосился на него, опустил глаза.
— Продолжай, Антон, — сказал Прудник, — не обращай внимания на глупые реплики.
Кавун задвигался на табуретке так, что она заскрипела под ним, но сдержался, промолчал.
— Я все сказал, — глухо отозвался Голобородько.
— Учебу думаешь продолжать? — спросил Полевода.
— Продолжать… учебу? — не понял Антон. — В техникуме или где?
— Валяй сразу в академию, — посоветовал Захар.
— Кавун, ты не на базаре, — резко оборвал его Полевода.
Под Кавуном снова заскрипела табуретка.
Обращаясь опять к Антону, Дмитрий спросил:
— Вечернюю школу будешь посещать?
Голобородько подумал.
— Не буду! — решительно тряхнул он головой.
Присутствующие недоуменно переглянулись.
— Почему?
— А потому, что у нас в общежитии не то чтоб науки разные зубрить, книгу почитать нельзя: днем галдеж стоит, а вечером свет выключай. Оно и понятно: пришел человек с работы — ему отдохнуть надо. А некоторые в общежитии отдельные кабинеты имеют, как те вельможи.
Все знали, что в общежитии занимает отдельную комнату и Захар Кавун. Ему ее выделили, когда он дал рекордную добычу.
— Что, птаха, на мою жилплощадь метишь? — свирепо посмотрел он на Антона. У Голобородько нервно передернулось лицо.
— Твоя?! Выходит, все для одного тебя, — с неожиданной ненавистью почти крикнул Голобородько, — а другие пускай живут, как тюлька в бочке?
Такого от Антона никто не ожидал. Все удивленно, хотя и одобрительно, уставились на него. Даже Кавун, казалось, опешил от такой неожиданной прыти своего бывшего напарника по работе в гезенках и в ответ только подавленно пробормотал:
— Сперва заработай, тогда требуй привилегию…
Голобородько безнадежно махнул на него рукой и ничего не ответил.
Полевода не предвидел, что дело примет такой оборот. Голобородько прав. Трудно готовиться к занятиям, когда в комнате живет несколько человек, которые работают в разных сменах. А если еще учесть, что у каждого свои интересы, свой характер… На других шахтах поступили правильно: выделили для учащихся отдельные комнаты. Подумав, он сказал с уверенностью:
— Шахтный комитет пойдет навстречу тем, кто будет учиться. Порядок в общежитии наведут.
Когда очередь дошла до Захара, выяснилось, что окончил он всего пять классов, а было ему уже двадцать семь лет.
— Как видишь, бригадир, поздно с букварями да тетрадками возиться, — сказал он без тени огорчения.
— Есть постарше тебя учатся, — вставил Кубарь.
— Чтоб из шахты поскорее вынырнуть да в начальство попасть, вот и грызут этот самый гранит… а мне и в забое любо-дорого.