Она откладывала в сторону одни письма, не читая их, другие оставляла в руке. Варя, изумленная, молча смотрела на нее. Никогда прежде она не задумывалась над тем, что Тоня ведет такую обширную переписку с фронтовиками. И все это не ради забавы или какой-то любовной шалости. От писем веяло откровением, задушевностью. Варя не знала, какими были Тонины письма к бойцам, но, судя по ответам, в них ничего не было легкомысленного. Тоня писала о шахте, о работе подруг, а ей — о ратных делах.
Когда Тоня рассортировала треугольники предполагаемых «убитых» и «живых», первых оказалось больше. Ломова взглянула на подругу, и глаза ее застлал испуг.
— Вот видишь, а совсем недавно этих было больше, — показала она на конверты «живых».
Варе сделалось страшно и жутко от этих подсчетов и догадок.
— Я всех люблю, и они меня все до единого любят, — говорила Тоня, — а хоть одного из них дождусь, как ты думаешь, Варечка? — полными слез глазами смотрела она на подругу.
Варя не знала, что ей ответить, пошутила:
— А если целым взводом явятся, что тогда будешь делать?
Ломова сгребла в кучу письма на кровати и упала на них лицом.
— Может, никто не вернется, Варечка, ни один… — с трудом выговорила она. Плечи ее вздрагивали.
С этого дня, когда случалось им оставаться вдвоем в комнате, Варя спрашивала:
— Ну что, получила письмецо от кого-нибудь?
И если такое письмо было, садились рядом, и Тоня читала вслух. Как-то пришло письмо от молодого солдата, фотографию которого Тоня привезла из города. В горвоенкомате, оказывается, работала подружка Ломовой, она-то и снабжала Тоню вырезками из газет.
Молодой воин был награжден тремя орденами солдатской славы. Он писал:
«Получил Вашу фотографию, за что низко кланяюсь и от души благодарю. Вы просите, чтобы я рассказал о своей жизни. А что рассказывать, я, право, не знаю. Вырос в детском доме, не помню ни отца, ни матери. Окончил ФЗУ и не успел поработать на заводе слесарем, а тут война. Теперь воюю. Два раза был ранен. Вот и вся автобиография. А за то, что поцеловали в своем письме, вовек не забуду. Вы первая девушка, которая поцеловала меня. Ваше письмо буду носить под гимнастеркой у самого сердца. Мне с ним легче будет воевать и, если хотите, даже гораздо охотнее. Жду ответа, как соловей лета, и крепко, крепко целую.
Тоня опустила руку с письмом на колени, задумалась.
— Ну ты скажи, Варечка, почему так получается, — не глядя на подругу, с грустинкой заговорила она, — одно-единственное письмо ему послала с фотокарточкой, а он сразу любовный ответ: «Ваш до гроба». Неужели у них там на фронте обстановка такая влюбчивая?
— Тоскуют по мирной жизни. Хоть в письме откроются, и то легче, — сказала Варя.
— А вот я не на войне, а почему мне охота писать им про любовь?
Варя промолчала, пряча улыбку.
— Вот этого Гришу Соловьева, если не считать его фотокарточки, я ни разу в глаза не видела, а влюбилась. Явись он хоть сейчас и скажи: «Пойдем, Тоня, в загс, распишемся, чтоб навеки вместе», — глазом бы не сморгнула, пошла. Любому б, с кем переписываюсь, не отказала в замужестве. А ведь меня еще, как и моего Гришу, никто не целовал, — застенчиво опустила она веки. И вдруг спросила: — А чего ты ни с кем не переписываешься, Варя?
— Не с кем, подружка.
— Чудачка, — искренне удивилась Тоня, — да я тебе сколько хочешь дам адресов. Только пиши. Может, со временем настоящую судьбу свою найдешь.
— Нет, я так не могу.
Но Варя всегда интересовалась новыми вырезками и письмами фронтовиков.
ГЛАВА ВТОРАЯ
На шахте начали восстанавливать подъемную машину и подорванный копер. А пока-что уголь приходилось подвозить к рудничному двору вручную. Гоняют женщины, надрываясь, груженые вагонетки, толкают их под гору, сдерживают на уклоне. Шугай решил опустить в шахту в помощь откатчицам Берту.
Специальный ящик — клеть для лошади смастерили плотники под наблюдением Остапа Недбайло. Кузнец, никому не доверяя, сам оковывал ящик обручным железом. Как-то, показывая ящик главному инженеру Кругловой, которая часто приходила в кузницу с разными заказами, Остап Игнатьевич спросил:
— Как думаешь, выдержит лошадь, Татьяна Григорьевна?
— Сделано прочно, думаю, что выдержит.
— Хоть об дорогу бей, не разобьешь, — с гордостью сказал старик.
На шахтный двор влетел на Берте Тимка, держась одной рукой за недоуздок, другой размахивая кепкой. Забегая наперед, звонким лаем заливалась Жучка, раз за разом подпрыгивая и взвиваясь, будто хотела цапнуть лошадь за морду. Тимка на ходу круто осадил Берту, и она под веселый лай Жучки вдруг протяжно и радостно заржала.