— Погодите, вы к кому?
Большие, синие, как у ребенка, глаза ее смотрели из-под нахмуренных бровей внимательно и чуть строго.
Арина Федоровна, держась за ручку двери, пошутила:
— Не в магазин, к начальнику пришла, милая.
Глаза секретарши сразу потеплели, на лице появилась растерянная улыбка.
— Арина Федоровна!.. — изумленная, тихо воскликнула она, — не узнала вас, извините пожалуйста.
Теперь уже Арина Федоровна смотрела на нее с удивленным недоумением:
— Ты-кто же будешь, откуда меня знаешь?
Девушка проворно вышла из-за стола, усадила посетительницу на стул.
— Вы-то меня, наверно, не помните, — говорила она все еще смущенно, — а я вас хорошо знаю.
Арина Федоровна всмотрелась в ее лицо: нет, она совсем не помнит ее. До войны ей часто приходилось встречаться с молодыми шахтерами, фабзаучниками, школьниками, рассказывала им о каторжном труде горняков в старое время. Таких, как эта девушка, перед ее глазами прошло сотни, тысячи, разве упомнишь всех.
— Чья же ты, доченька? — ласково спросила она.
Девушка сказала, что зовут ее Фрося, Ефросинья Чубейко — дочь крепильщика шахты «Мария».
— Фамилию такую слышала, — неуверенно сказала Арина Федоровна, силясь припомнить, кто такой Чубейко, каков из себя.
А девушка с увлечением рассказывала:
— Я, как сейчас, помню: тогда вы приезжали к нам на «Марию» проводить совещание активисток. А после мы пригласили вас в свою школу. В тот день меня и еще нескольких мальчишек и девочек принимали в комсомол. Тогда вы много хорошего рассказывали. А потом комсомольские значки прикололи нам. Когда прикалывали мне, я так волновалась, что даже слезы выступили на глазах. Мне стало стыдно за свою слабость, а вы сказали: «Ничего, дочка, это хорошие слезы»… Ваши слова я на всю жизнь запомнила.
Арина Федоровна почувствовала, как горячий комок подкатил к самому горлу. Сколько радостного, счастливого было в жизни людей, особенно молодежи, и все это в один миг, как жестокий ураган, беспощадно смела война.
Она обняла Фросю.
— Выходит, ты моя крестница.
Девушка ничего не ответила, пошла на свое место, незаметно вытирая глаза кончиком платочка.
— Заходите, Арина Федоровна, — сказала она, не показывая лица, Егор Трифонович у себя один.
Арина Федоровна немного постояла, чтобы успокоиться, и вошла.
В кабинете Чернобай был не один. У стола стоял пожилой с обветренным лицом мужчина в стеганке и в кирзовых сапогах.
«Расстроилась и забыла, что у начальника есть человек», — подумала Арина Федоровна о секретарше.
Чернобай сидел в просторном жестком кресле, полуобернувшись спиной к двери. Он даже не взглянул на посетительницу — не заметил или не хотел отвлекаться от разговора.
— …Я делаю все, что могу. Из сил выбился… — говорил человек в стеганке.
— Ты мне Лазаря не пой, Сеничкин, — круто оборвал его Чернобай, — после войны сил будешь набираться. А сейчас любой ценой давай уголь. Учти: чем меньше мы даем добычи, тем больше наших бойцов гибнет на фронте.
— «Мария» работает не хуже других, вы же это знаете. Но пока копер не установили… — попытался вставить Сеничкин, но Чернобай опять не дал ему говорить:
— Поставят копер — другой, повышенный план получишь. А сейчас давай мне уголь, какой с тебя требуют. Не дашь — по головке не поглажу. Вот так! — припечатал он кулак к столу и поднялся, давая понять, что разговаривать больше не о чем. Сеничкин с побитым видом вышел из кабинета.
Провожая его взглядом, Чернобай неожиданно увидел женщину и, не меняя сурового выражения на лице, удивленно посмотрел на нее.
— Вот как!.. Каким это вы образом очутились здесь?
— А вот так, — в тон ему, спокойно отозвалась Арина Федоровна. — Я не от себя, от горнячек пожаловала, управляющий. На какой стул позволишь присесть, ног не чую.
Чернобай теперь уже растерянно, с недоумением продолжал смотреть на посетительницу, словно спрашивая: кто такая, почему не знаю?.. И вдруг расплылся в улыбке.
— Неужто Арина Федоровна?.. Мать! — воскликнул он, быстро подошел, слегка сжал ей руки повыше локтей. — Совсем седая… Сдалась, — говорил он радостно и немного застенчиво.
— Скажи лучше — подурнела собой, а не сдалась. Это вернее будет. Война никого не кра-сит.
Уселась на стул, сдвинула на плечи белую, в мелкий горошек, косынку, провела рукой по волосам и, щурясь, пристально посмотрела на него снизу вверх.