— А ты, Трифонович, каким я тебя помню по «Марии», таким и остался.
— Э, ты, мать, из песни взяла, — отшутился он. Подхватил стул, сел напротив. Заторопил: — Ну, рассказывай, как живешь-можешь, как добралась из Караганды…
— Длинная это песня и неинтересно, — сказала она, — небось сам не в курьерском и не на самолете добирался из Кузбасса. Знаешь, как это сладко. Давай-ка лучше о деле поговорим. У тебя работы невпроворот, да и я спешу.
Чернобай, в готовности выслушать ее, сел в кресло за стол. Арина Федоровна пересела на стул рядом.
— У меня к тебе такой вопрос, Трифонович, — заговорила она. — Могут ли твои орсы усилить питание хотя бы забойщикам? Не для жиру, понятно, а чтоб уголька больше было.
Чернобай настороженно посмотрел на нее.
— Ты не пугайся, — поспешила она предупредить его, — забойщики не требуют академический паек или какой ты получаешь, или, скажем, работники твоего треста. С них хватит один раз сытно поесть в столовой.
Чернобай обиженно нахмурился, взглянул на нее исподлобья: все сказала? Но Арина Федоровна продолжала:
— В Караганде так было: рубаешь добре уголек — получай сверх положенного пайка талончик на обед. Не подумай, что там с продовольствием лучше, чем у тебя сейчас. Всему головой был строгий контроль. Я сама организовала его. Группы солдаток каждый день и час следили, чтоб магазины, столовые, склады не пускали на сторону даже грамма хлеба. Некоторые обижались: что это вы нас охраняете, как ворюг, не доверяете, что ли? Доверяем, говорили мы им, и проверяем. Так учил Ленин. Ударили по рукам разным расхитителям, и сразу улучшилось питание шахтеров. — Арина Федоровна пытливо посмотрела на Чернобая, спросила: — А в твоих орсах, думаешь, нет жуликов?
Тот повел плечами, сказал неуверенно:
— Не могу поручиться, мать.
— И не ручайся, — убежденно сказала она. — Так всегда было; чем больше горя-беды у человека, тем ретивее осаждают его разные паразиты. — Повязала платок, заправила под него волосы на висках. — Я тебе все сказала, управляющий, а теперь сам решай. Если согласишься со мной, подниму солдаток во всем районе на такое дело. За мной они пойдут, — уверенно заключила она.
Чернобай хорошо знал характер старой горнячки и не сомневался, что она все сделает для шахтеров. Поблагодарил за совет, но все же сказал:
— Только разреши, мать, вначале посоветоваться с кем надо насчет контроля. Думаю, что вопрос решится положительно.
Арина Федоровна согласно кивнула. Поднялась и вдруг вспомнила:
— Петр Степанович у себя, не скажешь?
— Не знаю, мать.
— А позвонить ему можешь?
— Насчет контроля хочешь поговорить? — усмехнулся Чернобай.
— Зачем же, — с легкой обидой сказала она, — теперь это твоя забота. К секретарю у меня другой вопрос.
Чернобай позвонил.
— Петр Степанович?.. Здравствуй. Тут у меня Арина Федоровна сидит, хочет с тобой поговорить.
Королева недовольно поморщилась, махнула рукой.
— По телефону говорить не буду. Скажи, сейчас сама зайду.
— По телефону говорить не хочет. Сама зайдет. Будешь ждать?.. Хорошо, передам, — и повесил трубку. — Петр Степанович ждет тебя.
Уходя, Арина Федоровна задержалась у двери.
— Не вздумай, Трифонович, — сказала она, — ругать свою секретаршу, что без спросу впустила меня к тебе в кабинет. А то ты бываешь крутехонек. Думаешь, не знаю, — покачала она головой и вышла.
Арина Федоровна недолго побыла у секретаря горкома, и когда ушла, Туманов несколько минут еще сидел за столом раздумывая: «Сейчас вызвать Битюка или когда вернусь из обкома?». И, решив, чтоб яснее была картина, не откладывать разговор, а потом решить в обкоме, как быть с этим человеком, позвонил.
Поджидая инструктора, Туманов ходил по кабинету, со злостью думал о том, что молодая, обманутая женщина столько ждет собственного супруга, отца ребенка, а этот мужлан живет с другой бабой. Пользуясь бронью, своим привилегированным положением, позволяет себе все, что вздумается, живет в полное свое удовольствие…
В кабинет вошел секретарь Сергеев. Заметив, что Туманов чем-то озабочен, молча положил на стол сводку угледобычи за минувшие сутки и вышел.
Туманов взял сводку, сосредоточенно всмотрелся. Картина была не радостной. Наступившие холода с двадцатиградусными морозами и метелями сковали работу транспорта, шахтные стволы обледенели, и добыча резко пошла на убыль. Туманов знал, что винить в этом, собственно, некого, но для него было ясно и другое: при любых обстоятельствах нельзя допускать снижение угледобычи. В противном случае волей-неволей придется переводить на еще более жесткий топливный режим некоторые предприятия района, резко уменьшить выдачу угля на отопление учреждений и жилищ. А его и без того отпускают намного меньше положенной нормы. Даже у самих шахтеров не хватает угля для отопления своих халуп. Проезжая по району, Туманов не один раз наблюдал, как пожилые женщины, старики, дети роются в заснеженных шахтных терриконах, выжидают, когда высыпят из вагонетки породу и, увертываясь от стремительно летящих сверху глыб, подхватывают куски угля, обрубки крепежных стоек и обаполов. В интересах фронта ему, секретарю горкома, даны права ни с кем и ни с чем не считаться, давать стране положенный уголь. А как тут не будешь считаться, если не было ни времени, ни возможности как следует подготовиться к зиме. А на его сиятельство деда Мороза никому не пожалуешься…