И ушел.
Гусакова все же нашла, в чем отправить еду в шахту — оказался и бидон, и алюминиевые миски. Даже каждому по кружке сладкого чаю отправила в цинковом бачке. Позже забойщики и забойщицы благодарили заведующую столовой за чуткость. Гусакова, довольная, так и лоснилась от улыбки, но ни словом не обмолвилась о председателе шахткома, будто он и не был причастен к этому.
…Горбатюк подошел к женщинам, громко спросил:
— О чем грустите, красавицы?
Забойщицы перестали петь.
— Желудочную проблему решаем, товарищ председатель шахткома, — мрачно сказала Былова.
Горбатюк пристально посмотрел на бригадира и не заметил на ее лице улыбки. Подошла Зинка Постылова, бойкая, сварливая бабенка.
— Полюбуйся, дорогой Андрей Константинович, какими стали наши животики, — Зинка распахнула робу и показала конец брезентового солдатского пояса, — можно еще один животишко опоясать, а был как есть в пору, — и тут же с веселой дерзостью обратилась к подругам: — Покажите шахткому для наглядности и вы свои животики, бабоньки, не стесняйтесь.
Женщины заулыбались.
— Не дури, Зинка, — сказал Горбатюк, — Былова, говори, в чем тут у вас дело? — серьезно потребовал он.
И Варя рассказала: когда они сегодня всей бригадой пришли в столовую, Гусакова заявила, что имеется распоряжение, чтоб в течение пяти дней отпускали им не усиленный обед, а как всем, кто работает на поверхности.
— Это за то, что обвал в лаве допустили, — пояснила она. — А разве мы виноваты, если кровля такая, что не удержишь. И крепежу не хватает.
Выслушав бригадира, Горбатюк, не говоря ни слова, прихрамывая, поспешно зашагал из нарядной.
Когда он вошел в кабинет к Шугаю, тот, откинувшись на спинку стула, с видимым удовольствием говорил по телефону:
— Обижаете нас, Егор Трифонович… Да очень просто: передовая, можно сказать, шахта в тресте, и всего четыре делегата. А забойщицы у нас, сам знаешь, какие: настоящие королевы угля… Что, здорово сказано — «королевы»!.. В доклад, говорите, вставите?.. Что ж, не возражаю. Спасибо, что позвонили. Всего наилучшего.
Шугай повесил трубку, а с его давно небритого лица все еще не сходила довольная улыбка:
— Слыхал, шахтком, трест забойщиц-стахановок на слет созывает, — сказал он. — Это они здорово придумали. Молодцы! Только, черти полосатые, всего четыре места нам дают. Просил у Чернобая добавку, хотя бы шесть-семь — ни в какую! Имеются такие шахты, говорит, которым по одному пригласительному билету досталось. — И вдруг пресекся, перестал улыбаться.
— А ты чего спозаранку такой мрачный, шахтком?
Горбатюк, не отвечая на вопрос, в свою очередь поинтересовался:
— Кого это ты королевами величаешь?
Пока Шугай говорил по телефону, он немного поостыл. Иначе бы не сдержался и наговорил лишнего.
— Наших забойщиц, кого же еще, — словно удивляясь недогадливости Горбатюка, пояснил Шугай. — Управляющему очень понравилось словечко. Красиво и по достоинству, говорит.
— А буфет на слете будет, не сказал?
— А то как же! Буфет для такого события обязаны организовать. — И замялся. — Может, конечно, не такой, как до войны…
— Это хорошо, что слет с буфетом, — мрачно сказал Горбатюк, — может хоть там наши королевы подкрепятся, сил прибавят. — Он чувствовал, что больше не может сдержать себя.
— Ты о чем это? — насторожился начальник шахты.
Горбатюк пристукнул палкой о пол.
— А о том самом, начальник, — почти крикнул он, — забойщиц в королевские короны перед начальством венчаешь, а фактически на голодный паек посадил, — глаза его накаленно блестели, голова нервически вздрогнула, и шапка съехала на затылок.
Шугай поморщился, точно от острой внутренней боли.
— Погоди шуметь, — попытался остановить он Горбатюка. Но тот уже не в силах был сдержать себя:
— Ты меня не успокаивай, — лицо его исказила гримаса, ноздри шумно захватывали воздух. — Ты же знаешь, что забойщицы ни в чем не виноваты. Лаву-то завалило не по их вине. У баб животы поприсыхали к позвонкам, а ты им такую неслыханную кару придумал. Где же твоя совесть?!
Шугай догадывался, что произошло какое-то недоразумение, но зная, что Горбатюка так сразу не успокоишь, решил помолчать. «Пусть выкричится».
— Молчишь! — с горькой иронией посмотрел на него Горбатюк.
— А о чем говорить?
— Как это о чем? — удивился тот. — Гусаковой ты дал распоряжение, чтоб бригаде Быловой не отпускали усиленный обед?
Лицо Шугая нахмурилось, потемнело.
— Ну, знаешь, ты на меня такие поклепы не возводи, а то допрыгаешься…