Теперь и Мартынов озаряться в улыбке.
– Это было в детстве, Ростик, – парирует он, а затем подаёт мне руку. – Ещё раз обмолвишься об этом и, клянусь, твои зубы украсят крыльцо школы.
В крике Елисей заключает меня в крепкие дружеские объятия, и я отвечаю ему тем же. Тем временем добрая половина одноклассников обменивается недоумевающими взглядами и, лишь спустя минуту, прячут руки в карманах.
– Отбой, парни! – радостно бросает Елисей, примирительно взмахнув ладонью. – Это мой давний кореш! Гадёныш редкий, но вы привыкнете!
Закатив глаза, парни опечаленно расходятся по сторонам, так не дождавшись ярой схватки. Несмотря на благословение блондина, многим я по-прежнему был неприятен.
– Безумная бабка, значит? – с притворной обидой задаётся Март, пробив меня в грудь кулаком. – Я напомню ей об этом, когда снова позаришься на её пирожки.
– Она ещё жива? – хмыкаю я. – Сколько ей? Триста сорок? Недаром её ведьмой прозвали.
– Поаккуратнее на поворотах, Раст. Мой кулак ещё не остыл. Хотя отчасти ты прав… Порой мне кажется, она ещё полвека будет бродить по дому с кочергой в руке.
– Теперь мне ясно, кто научил тебя драться.
Урок уже начался, скамейки опустели, но мы не спешим покидать раздевалку – весьма радостной вышла встреча. Нас слишком многое связывало. Тот краткий период из детства был ничтожно мал и в то же время чертовский ярок.
– Признаться, поначалу я тебя не признал, – продолжал сокрушаться Март, подвязывая бутсы. – Ты, конечно, вымахал, засранец. От того мелкого Ростика ничего не осталось, разве что этот раздражающий хмурый взгляд… Вот почему ты всегда в дурном настроении?
Опустившись на скамью, я расслабленно вытягиваю ноги.
– На себя посмотри, Купидон разрисованный. Ещё вчера ты плакал над ссадиной, а теперь строишь из себя Кинг-конга. Смех.
Я нисколько не лгу, говоря о прошлом. Когда-то Март обратился ко мне за помощью, будучи таким же изгоем, и общая беда нас породнила. Однако мне по-прежнему сложно забыть, что в самый уязвимый момент моей жизни он выбрал иную сторону – ту, где молча стояла она.
– Так зачем ты вернулся? – вопрос товарища подобен очередному удару.
– Эта долгая история… И большую её часть я был пьян.
– Ну и отлично! Прогуляем уроки, потрыхтим. Я хочу знать всё.
– Не сегодня, братец. Мне в медпункт нужно, – поморщившись, лукавлю я. – Ты меня знатно помял.
Недоверчиво вскинув бровями, Елисей снова возвращается к бутсам.
– Знаешь, Раст, здесь многое изменилось. Сменилась «власть» и «законы». И будет тебе известно, у нас не принято отказывать другу.
Закрыв глаза, я медленно выдыхаю остатки сил:
– В пекло ваши правила. Есть лишь один устав, и он только мой.
***
Воздух в Самане тяжёлый, пропитанный гнилью; солнце светит блёкло, извечно скрываясь в пасмурном мареве. По дороге из школы я рассматриваю улицы военного городка, которых не пощадило время: от некогда ветхих домов остался замшелый фундамент, дороги размыли дожди, а среди голых деревьев, подобно золотым монеткам в месиве из грязи, рисуются холёные коттеджи. Жизнь здесь так же безумна, как и бессмысленна – это как бродить по пепелищу в золотых черевичках, надеясь на возрождение. Да вот только на мёртвой земле никогда не прорасти цветам...
Идти домой мне не хочется – не имею ни малейшего желания встречаться с отцом, выслушивая его причитания, а после содрогаться в собственных размышлениях, перебирая в голове остатки прошлого. Однако пути назад нет, я сам пошёл на «вскрытие», наивно решив, что всё пройдёт безболезненно. И теперь всё, что мне оставалось, так это вести дурацкий отчёт, посчитав его за терапию.
Раз, два, три…
Уже подходя ко двору, я подмечаю белобрысого мальца, притаившегося возле ворот. Он недовольно содрогается над чёрной кошкой, в попытке обучить её хоть какому-нибудь трюку. И, готов поспорить, что уловил несколько взрослых ругательств из его молочного рта.
– Сидеть. Лежать. Дай лапу, – мелкие ботинки вонзаются в землю в унисон с бестолковыми приказами. – Фас. Апорт. Кувырок. Ты хоть на что-нибудь способна, глупая курица?
Склонив голову набок, я отвешиваю ему лёгкого пинка.
– Если вызвался быть дрессировщиком, то начни со сторожевого пса. А лучше с себя… Негоже сопляку над животными издеваться.
Опешив, малец вспрыгивает на ноги. Смотрит дико, словно наготове вцепиться в штанину. На его лице подсыхает царапина, но едва ли тот получил её в бою, скорее тягался с кустарником.
– Не издеваюсь я, а учу, – настроившись воинственно, парнишка хмурит брови. – Это моя кошка. Зовут её Ночка.