– Ну чего же ты, Ростик, старших стороной обходишь? – цедит Стас, катая в зубах спичку. – За тобой и так косяк имеется, причём непростительный. Так зачем вынуждаешь? Моя доброта не резиновая.
Я выбираю молчать, потому что знаю, что за любым неправильным ответом последует наказание.
– Ну чего притих, малыш? Мы не кусаемся, – чуть склонившись, Вета выпускает струю табачного дыма мне в лицо, отчего я закашливаюсь. – А если кусаем, то только за дело. Ты ведь не станешь отрицать, что провинился?
– Да чё вы с ним лясы точите?! – взрывается Глеб. – Прихлопнуть, сучонка, и дело с концами. Или мы теперь всех прощать будем, кто косо въезжает? Он, вообще-то, пса моего грохнул! За такое башку отрывают!
– Это не я! Точнее я, но… – слова застревают в горле. Сложно оправдаться перед теми, кто не готов тебя слушать. Ещё сложнее сохранять равновесие, находясь в ожидании неминуемой кары. А это день однозначно настанет.
Нулевые годы отличались большим наплывом субкультур, но в Самане процветала лишь одна, за окраиной неизвестная – банда Тройняшек. Им было всего по четырнадцать, подростки из неблагополучных семей, возомнившие себя королями улиц. Боялись их все, кто помладше. Особенно девчонку, что была способна на всякое – ужасное, невообразимое, подлое.
По правде тройняшками они не являлись. Ларионов Стас был старшим близнецом и главным в компании. При виде его белоснежной макушки и бесцветных, точно айсберг, глаз, хотелось провалиться сквозь землю. Всегда сдержанный и немногословный, он наводил животный ужас. Ведь мало кто знал, что кроется за этим спокойствием – и слава богу.
Второй братец – Ларионов Глеб – нередко был вспыльчив. Бритый наголо, он то и дело кичился сроком на малолетке, но едва ли отличался разумностью. Криминальные рассказы, коими он стращал малолеток, больше походили на вымысел. Я не верил ему, оттого и не боялся. Что не скажешь про Вету…
Рыжая бестия, лицо которой украшали веснушки, являлась девушкой Стаса. Безумная, сумасшедшая, хладнокровная – так клеймили её те, кому не посчастливилось перейти ей дорогу. Она не знала границ, измываясь над слабыми, как та цепная собака, всегда готовая напасть по команде «Фас!».
– Сюда смотри, сопляк! – не унимается Глеб, приоткрыв разрисованную ручкой ключицу. Только приглядевшись, я распознаю в каракулях силуэт собаки. – Здесь скоро будет выбит мой Лорд! Мой пёс, которого ты шлёпнул, гнида!
Меня качает, но не от страха. Я почти готов себя отстоять, хоть и во многом проигрываю. Он взрослый. Сильный. А я всего лишь Никто.
– Тише, тише, Глебушка, – похлопав брата по плечу, Ларионов старший обращается ко мне. – Все мы знаем, что малец виновен. И будь уверен, он ответит. Осталось лишь придумать наказание. Справедливое наказание.
Едва ли «справедливость» Стаса несла подлинное значение. Меня ждал жестокий урок, за который не поставят отметку. А если поставят, то только клеймо – очередное, постыдное, мерзкое.
– Что ж вы за семейство такое? – вздыхает Стас, качая головой. – Папка – крыса, сынок – живодёр. За окраиной вас бы на куски порвали. Но мы не такие, добрые. А нам даже спасибо за это не скажут. Стало быть, невежливо.
Стоя на крыльце, окружённый шакалами, я точно знаю, что никогда не скажу им спасибо. Только не искренне, только не вслух. Моя жизнь превратилась в ад не без их помощи, поэтому, покопавшись в кармане, я достаю измученную пятисотку, как некую плату за краткую свободу.
– Где ты взял их? – усмехается Вета, очевидно возрадовавшись. – Украл, как и твой папочка?
Мне слышен хруст собственных кулаков. Но правда в том, что я бессилен перед тремя старшеклассниками.
– Не крал я. Мама подарила. В честь дня рождения.
Уши пробивает дружный смех – до костей неприятный. Я же чувствую, как кровь ударяет в голову. Ненавижу их всех: отца, тройняшек и чёртов Саман.
– Ладно, на сегодня отбой, – бросает Стас, спрятав купюру в борсетке. – Гуляй, Ростик, пока гуляется.
Все трое спрыгивают с крыльца, направляясь в сторону Ямы – излюбленного место Тройняшек. Там, на карьере, окружённого промзоной – подальше от чужих глаз, они воплощали в жизнь самые мерзкие свои идеи.
Но стоило мне выдохнуть, как затылок пронзает острый кулак. Не удержав равновесие, я падаю лицом в липкую грязь и морщусь от боли. Моё худощавое тело пропускает десяток ударов – беспорядочных, глухих, болезненных. Воздух покидает лёгкие, виски пульсируют, а по рту растекается железный вкус крови. И лишь когда мой обидчик берёт таймаут, я узнаю в нём Глеба.
– Больно, да? – задаётся он ласково, присев на корточки. – И мне было больно, когда ты лишил меня пса. Но знаешь, есть один секретик… Досчитай до ста, и всё пройдёт, – перед тем как уйти, он плюёт себе под ноги. – С днём рождения, Ростик!