– Это другое… Там лучше, чем здесь. Везде лучше.
– Прости, Владка, но перспектива вырваться из Самана в Швейцарию – это как оленёнку перейти ледовое озеро. Слишком наивно.
– А я не ищу лёгких путей, – заявляю смело, а затем указательными пальцами натягиваю глаза к вискам и кривляюсь с азиатским акцентом: – Это вам, азиатам, путь в Китай заказан. Потому что выгодно.
Ари задыхается от возмущения, одновременно подавляя смех.
– Вот же дрянь! – её изящный кулачок касается моего плеча. – Ещё одна такая шуточка, и сидеть тебе с Валей Чебрец до конца учебного года!
Отчего-то подруга решила, что пульнула веской угрозой. Чебрец Валентина была дочкой нашей школьной технички, тихая девчушка с последней парты. Затравленная всеми, она походила на привидение – все о ней знали, но никто её не видел. И как полагается любому мистическому существу, байки о ней ходили разные, а порой отвратительные. У меня же она не вызывала ничего, кроме сочувствия.
– Хорошо, – продолжаю издевательски корчиться. – Я-то пересяду. А у кого ты тогда списывать будешь? Ты ведь дурында редкая!
Наверное, так широко Ари ещё никогда не глазела. Замахнувшись сумкой, она кинулась за мной вдогонку, прекрасно зная, что проиграет в этой пробежке.
Быть лучшей – значит, быть лучшей во всём.
Домой я возвращаюсь окрылённая, с полным портфелем хороших оценок и учительской похвалы. Мои светлые ботинки тонут в месиве из сгнившей листвы, рассеянной по асфальту, а вдалеке, из-под крон деревьев, выступает крыша местного крематория.
Предвкушая скорый уезд, я закрываю глаза на мрачные пейзажи, потому что привыкла к ним с детства.
Саман – то скромное место, где я родилась. Бывший военный городок в центре огромного приморского города – всеми забытый и отовсюду далёкий. Здесь не осталось ни одной офицерской семьи, зато сохранились оружейные, санчасти и горстка людей, запечатанных на огрызке земли, как консервы в банке.
На улицах помешались заброшенные общежития, ветхие частные домики и «элитные» коттеджи тех, кто не сдался. Моя семья относилась к последним, но это не меняло крепкого желания вырваться на большую землю. И дело не в угнетающем антураже, и даже не в отсутствие инфраструктуры. Это место хранило самые горькие воспоминания, после которых, без прикрас, остались ожоги.
Здесь я потеряла отца. Здесь я лишилась Его.
Друг? Или враг? Уже совершенно не важно. Но почему-то каждый раз, проходя мимо его окон, я содрогаюсь изнутри и невольно ускоряю шаг.
ГЛАВА#2
РОСТИСЛАВ
Никогда не вспоминай о ней. Даже во сне.
Одна из негласных заповедей, которой я никогда не следовал. Грешил бесстыдно, когда снова и снова вырисовывал в памяти ангельский образ: карамельные волосы, созвездие родинок и большие серые глаза, смотрящие на тебя, словно на бога. Я наложил табу на имя, голос, но продолжал ощущать её аромат, пропитанный детством и весенним солнцем.
Слепота – так я прозвал это чувство. Даже мимолётная мысль о ней вырывала меня из жизни – тушила свет и наполняла разум тьмой.
Каждый раз закрывая глаза слышу переливистый смех, улавливаю почти осязаемый образ, перестаю дышать и в момент разбиваюсь о камень реальности.
– Что-то не так, Раст? – звучит сонный женский голос. – Ты весь горишь.
Тонкие пальчики вырисовывают линии на моей груди, а затем медленно спускаются к торсу. Мгновение, и горячие губы проходят уже «протоптанный» путь. Так бесстыдно и нагло, что я невольно напрягаюсь всем телом.
– Что с тобой? Вчера ты был более сговорчив, – лепечет брюнетка.
Ночной клуб. Выпивка. И легкомысленная девка. Мне хватает секунды, чтобы вспомнить прошлый вечер и крепко выругаться про себя.
Какого чёрта я не прогнал её ночью?
Из некомфортного плена меня спасает отец. С ноги распахнув дверь, он врывается в мою комнату и, подметив непристойную картину, краснеет в лице. Вскочившая на отцовском лбу вена вот-вот лопнет от напряжения, а кадык гуляет по горлу, подавляя отборные маты. Старик просто в ярости.
– Ты мне нужен, Ростислав, – цедит он сквозь зубы, искоса глазея на девицу. – Поторопись. Это срочно.
– Есть, товарищ батько! – игриво отдаю честь, чем злю его ещё больше.
Игра на нервах отца всегда доставляла мне удовольствие.
– Докривляешься, клоун... Жду внизу, – строго бросает он перед уходом. – И штаны надень, сучонок!
Всё это время смущённая девчонка хлопает ресницами, замерев в одеялах и робко прикрывшись простынёй. Прям-таки воплощение чистоты и безгрешности. Вот только было одно маленькое но: мы оба знали истину.