«Мне сказали, что ты все знал! И врачи знали, все знали, кроме меня!»
И это правда, отвечал он. Наверное, меня нельзя простить.
«Я узнала, кто ты такой, от журналиста! Я не верила, смеялась, а он… записывал…»
Ну, стукни меня по голове. Они из меня душу вымотали в эти полгода, врачи, биологи, журналисты и просто любопытные. Вот уж не думал, что эта история раскроется при нашей жизни. Знаешь, ведь я однажды работал с этим Абалкиным и не подозревал, что он — такой же, как я. Теперь я могу жить на Земле сколько хочу, могу стать космозоологом и отправиться в экспедицию… Жаль, цена высока.
«Как ты мог, нет, как ты мог?! Андрюша теперь — сын… подкидыша Странников! Как он будет жить с этим? Ты, ты… ты нелюдь! Я ненавижу тебя!»
Пусть будет так, молча соглашался он. Я заслужил.
Мария подошла ближе. Ему захотелось встать и взять ее за руку, но он не решился. Тогда она села на пол и прижалась щекой к его колену.
Он явился в разгар нашего брейн-сторма, и пару секунд я глядел на него, не узнавая. Похоже, и это было поставлено мне в счет.
— Я зашел проститься, отец. Завтра улетаю на Тагору. Совет Лабораториума оказал мне честь…
«Отец» — будто через силу. Пятнадцать лет назад я был «пап». Он стремглав вылетал из нуль-кабины и повисал у меня на шее, упоенно командовал Драмбой, часами готов был слушать о тахоргах и сора-тобу-хиру. И, разумеется: «Пап, а расскажи еще раз, как вас нашли Следопыты! А ты совсем-совсем ничего не помнишь о Странниках? А если самое глубинное ментоскопирование?.. У-у, жалко. А бабушка и дедушка знали, откуда ты на самом деле? А когда тебе сказали, ты испугался или обрадовался?.. Ну как чему!..» Раз сто мне задавали все эти вопросы, и только одному человеку я отвечал с удовольствием. Мой папа — чудище иных миров и дитя сверхцивилизации, съели?!
А теперь я спросил его, чем он будет заниматься на Тагоре, и в ответ получил: «Нет смысла объяснять». Может, для кого-то я многоуважаемый доктор Яшмаа, светило экспериментальной истории, а для сына я тупой прикладник, который только и сумел в жизни, что сделать несчастной его мать. И то, что не без участия доктора Яшмаа остановилась большая война на далекой планете — это так, пустяки, не стоящие внимания.
Главное он выдал, когда мы шли через сад к нуль-кабине.
— И вот что. Меня теперь долго не будет. Мать остается одна. Я требую: перестань ее мучить.
Слов у меня не нашлось, вернее, я намертво застрял между «откуда ты взял» и «не твое дело, сопляк». А он продолжал:
— Раньше я об этом не говорил, потому что раньше я был рядом и… Одним словом, сделай что хочешь, но перестань ее мучить!
Далее выяснилось, что я должен исчезнуть из жизни Марии, а также, вероятно, его собственной жизни. Дабы не мозолить глаза, и пропади он пропадом, проект «Гиганда». Тут я потерял терпение и осадил его, как полагается осаживать молодых, когда их несет, однако что это могло изменить? Специалисты больше не сомневаются, что мы, «подкидыши» — просто люди, гармонично вписавшиеся в разнообразие землян. Но я обманул Марию, с этим не поспоришь.
Я не сказал ему, что и вправду могу исчезнуть. Не хватало еще бить на жалость.
Напитки тагорян, разведенные водой раз в двадцать, уже не считались метаболическими ядами, но цвет приобретали малоаппетитный. Андрей, однако, уже привык, и они с профессором Ю-Ши совершали ритуал отдохновения вместе.
Они занимались тем, что на Земле бы назвали теорией вероятностей и матстатистикой, и чем-то вроде теории хаоса. Каждое утро Андрей, направляемый учителем, нырял в инопланетные математические джунгли, блуждал в них как мог, пугался, отчаивался, переживал открытия и совершал подвиги. Это продолжалось около четырех земных часов, и когда он понимал, что в клетках его мозга больше не осталось нейротрансмиттеров и он не в силах завершить преобразование, профессор Ю-Ши совсем по-человечески вздыхал и ставил две чашки на низкий столик.
Беседовали через транслятор. Андрею не давались языки Тагоры, профессор не владел ни русским, ни испанским, ни английским. У математиков другие приоритеты.
Трехмерный мир возвращался не сразу, и Андрей смотрел на профессора со смутным удивлением. В математических дебрях расовые отличия терялись, и легко было забыть, что учитель — не человек. Как и то, что стажировка в департаменте математики Лабораториума потенциально была не менее опасной затеей, чем экспедиция в настоящие джунгли. Тагоряне любят способных инопланетников, но опасаются неконтролируемых факторов, и как они поступили со своими «подкидышами», всем известно.