— Поль де Мюрай дю Реварди! Давай ноги в руки и дуй мелкой рысцой к голландцам. Пожалуйся им на варварскую страну. На свой глюпий, деспотичний ученица. В конце концов, расскажи им про кошмаль, коноваль, и прочее ужасаль… наших дорог, — боярыня произнесла уже по-русски, резко повысив голос. — И не отвлекай меня, пока не позову, ясно?
— Но, София Бори-со-внаа? — он обиженно посмотрел на её красивые, хорошо очерченные губы, небольшой с курносинкой нос и широко разметанные брови, придающие лицу решительное выражение.
— И помни!!! — она вновь перешла на язык Людовика XIV. — Не будешь меня слушаться, верну туда, откуда забрали… в Бастилию! К крысам, жучкам, паучкам, червичкам и прочим друзьям — обитателям камеры одиночки. Всё, иди.
— Хорошо, мадам… Как вам будет угодно, мадам, — бывший заключенный склонился в реверансе. — О, да! Как вы правы. Эти ужасные, северные дороги! Об этом мне надо обязательно кому-нибудь срочно — срочно рассказать, например моим новым лучшим друзьям из Голландии.
— Иванцов, — «командирша в юбке» вновь обратилась к радисту.
— Слушаю.
— Я, последний раз повторяю вопрос: — Где воевода Михайловский? Почему я до сих пор не вижу его? Почему я должна обо всём всем напоминать? Я что, тут, до второго пришествия, как одинокая сосна на холме, стоять буду? Найдите мне его, быстро!
— Да здесь я, дочка. Здесь, — отец подошел к дочери.
— Здравствуй, тятя! — зубастая мегера вмиг превратилась в ласкового пушного зверька. Шерстка её заиграла, заискрились на солнце. Щеки порозовели. — Папаа… (С француским акцентом.) Что же ты тут натворил? Ну, право слово, как маленький ребенок! Алексей Петрович попросил меня помочь тебе со строительством потешной флотилии.
— Но помни, — её голос вновь приобрел железные нотки. — Обязанности по выбиванию денег и взаимодействие с царём, лежат на тебе!
— Здравствуй, Софюшка! — боярин улыбнулся, тепло посмотрел в её глаза. — И я рад видеть тебя, тоже.
Ветер дул с озера пахучий, смоляной, веселый. Он подергивал рябью сизые воды, шелестел листвой кустарника, на берегу качал стволы тонких березок. Он мило наблюдал, как незатейливо и добродушно разговаривают отец с дочерью после долгой, долгой разлуки.
Глава 30
Спустя месяц, к вечеру субботы, на стройку пригнали большую партию каторжников. Отощавших, изнеможённых доходяг расковали. Людям раздали пищу. Велели выбрать место и отдыхать. С утреца бывшие охранники по привычке пообещали погнать страдальцев на самую тяжелую работу. Андрейка Поклонов не понимал, что происходит, почему сняли кандалы, однако сразу решил бежать. Другой возможности совершить побег у молодого затворника могло не появиться. Он, недолго думая, дождался рассвета, когда все сладко спали, потихоньку поднялся, украдкой оглядел спящий лагерь. Никого из охраны не было видно. Бывший заключенный ехидно ухмыльнулся в бороду, поблагодарил Господа и Богородицу за удачу и юркнул в темноту чащи.
В сумрачном, глухом, дремучем, безмолвном лесу клубился зыбкий туман. Понизу он был плотный, густой как желе, отливал синим. Выше, в просветах между деревьев расплывчатым, — голубым. В гуще кустарника, в самом лозняке, казался зеленоватым. А в низинке, в ногах у небольших осинок, светился сиреневыми переливами. Налившиеся зеленью травы и полевые цветы поседели от выпавшей росы.
Поначалу беглец бежал быстро, однако спустя время, когда солнце взошло над лесом и начало припекать, он устал и теперь двигался из последних сил. Частые коряги и сучья вконец размочалили лапти, в лоскутья изодрали сермяжный кафтан. Вековые ели и сосны, кололись, хватались, предательски цеплялись за одежду бродяги пахучими зелеными лапами. Трещали сучья, шуршала хвоя, стреляли под ногами сучки. Подошвы горели. Андрей ослаб, стал дышать тяжело, сопел словно загнанная лошадь. Обходя большой муравейник, он запнулся об торчащую из-под земли корягу и изнеможенно упал на сухой валежник. Застонал, раскинул руки от слабости, словно на распятии.
Где-то совсем рядом кто-то зауныло, себе под нос, затянул жаластливую песню…
— Уж не леший ли в смолистых, ветвях запутался и завлекает меня пением к себе на погибель? — струхнул скиталец. — Пронеси, господи! Спаси, святой Николай, Чудотворец Божий от бед и лихой напасти!
— Люди-добрые, а это, что за ягодки? — недалеко от него раздался скрипучий старческий голос.