— Брат, но я её хочу прямо сейчас. Что, не можешь подождать немного?
— Знаю я твои немного. — Костя рубит воздух рукой. — Нет уж.
— Да ладно! Мы и так за шпионом гонялись весь день, могли бы и тут заночевать, кони бы отдохнули, люди...
— Ну конечно. Тот ещё отдых, слушать, как девка всю ночь вопит под тобой. Нет уж. Печальный опыт имеется. Хочу вернуться домой до утренней стражи.
Саймон кладёт руку мне на плечо, сжимает так, что становится больно. Смотрю на его профиль, повёрнутый к брату. Чувствую напряжение, веющее от него. Он будто радуется, будто предвкушает каждое слово, падающее с полных губ:
— Может, передумаешь, если я предложу её разделить? Сделаем это вместе или по очереди?
Он отступает в сторону — и Костя смотрит прямо на меня. У него на лице застыло странное выражение, в глазах — ни капли тепла. Одно могу сказать точно: предложение брата его не шокирует.
— Ты действительно это сделаешь? — Я знаю, что Саймон всего лишь пугает меня. Он не из тех, кто делится. Но тело не верит рассудку, губы немеют, и говорю я очень тихо.
— Трахну тебя у него на глазах? — переспрашивает Саймон. — Всегда мечтал это сделать.
Костя медлит с ответом, а я совершенно успокаиваюсь.
Никаких игр втроём с ревнивцем быть не может, как и позволения третьему лишнему смотреть. Саймон всего лишь развлекается за мой счёт, пугает страшилками. Хочет делить меня с братом? Смешно. С каких это пор Саймон у нас способен делиться, особенно женщиной, тем более мной?
Спорим, Саймону легче руку себе отгрызть, чем вновь увидеть меня в объятиях Кости? Я это точно знаю — Саймон сам мне об этом сто раз говорил. Всерьёз, не смущаясь тем, что ведёт такой разговор с женой брата, требовал, чтобы, когда мы втроём, я держалась от собственного мужа подальше. «Ревную тебя к нему, его хочу придушить. Не доводи до греха, будь хорошей девочкой» — это его слова, я ничего не придумала.
Да, он хотел меня — жену собственного брата. Делал всё, что взбредало в голову, творил невозможные вещи. Ещё и ревновал, и наказывал меня за излишнее, по его мнению, внимание к Косте. Так что о его особом расположении ко мне я (и не только я) знала всё. Ещё бы не знать, ведь Саймон и не думал утаивать шило в мешке. Он меня им безжалостно ранил, да и Костя пережил немало уколов, всё же он не совсем слепой, должен был замечать всю ненормальность наших отношений даже тогда, когда о поползновениях я молчала.
Саймон всегда находил моё тело красивым. Касался меня так, как никому не позволено касаться жён братьев, да и вообще — женщин, девушек, если они предварительно не сказали мужчине «да». Он зажимал меня по углам — я избегала его, как могла, изо всех сил вырывалась, попавшись в расставленную ловушку (на которые наш Саймон — большой мастак). Кричать не могла — Костя бы не понял, ну, мне так поначалу казалось. А Саймон продолжал это делать, будто не слышал меня — лапал при каждом удобном и неудобном случае. И каждый раз поднимал ставки всё выше, касался всё откровеннее, целовал, мял тело, будто глину гончар, пытался вылепить из меня что-то по своему вкусу, заставить сдаться его вниманию, поцелуям, напору.
Доведённая до отчаяния, загнанная преследователем в угол, однажды я Косте призналась — показала запястья с оставшимися на тонкой коже следами пальцев. Распухшие после грубых поцелуев губы ныли, косметика потекла, юбка, которую Саймон пытался на мне задрать, распоролась по шву. Да и в целом мой вид на исходе той новогодней ночи был до отвращения жалкий. И я плакала в спальне вместе того, чтобы веселиться в кругу друзей и семьи. Костя искал меня — и нашёл вот такой, задал вопрос — и мне пришлось всё рассказать, а не привычно молчать, чтобы не нарушить мир между братьями. Я призналась во всём — и всего на миг стало легче.
Саймон слишком много выпил, в своих приставаниях дошёл до края, не останавливался, пока я не ударила его первым, что попалось, по голове.
Костя сказал, чтобы я успокоилась. Что его брат проспится и обязательно извинится. Ещё и меня обвинил: «Ты сегодня была слишком красива. Он перепил и потерял контроль. И я его понимаю, засранца. Тебя, такую сладкую, нельзя не хотеть».
На этом — всё. Больше на эту тему ни слова. Костя будто не услышал меня, словно не понял, что Саймон далеко перешёл все границы. Или, может, испугался противостояния с ним? Или не нашёл повод достаточно веским? В любом случае, разборок между братьями не случилось ни той ночью, ни на утро. Я молчала, Костя молчал, Саймон смотрел на меня и улыбался так понимающе, что лучше б привычно язвил.