Он не извинился. Ограничился тем, что попросил приготовить ему что-то полегче, не как всем, а потом сидел рядом на кухне, подперев голову рукой, и наблюдал за каждым моим движением. Мне не так часто доводилось готовить, Костя предпочитал платить кухарке, чем видеть меня стоящей у плиты. А вот Саймону нравилось заставить меня сделать что-то лично для него, особенное, не как для всех. Он кайф ловил от того, что я ему угождала.
До сих пор не могу забыть наш разговор тем январским утром на кухне.
— Готовящая своему мужчине женщина — самое прекрасное зрелище.
— Ты не мой мужчина. Костя — мой муж.
— Да-да, помню я, чья ты жена. Но это не отменяет факта, что я твой мужчина. Ты пока не моя женщина, но я — весь твой. В этом переднике и с поварёшкой в руке ты так возбуждаешь, прямо огонь. Тебе до идеала только одного не хватает.
— Чего же?
— Большого круглого живота с моим сыном.
Он знал, что я исходила все клиники, что прошла десятки обследований, но забеременеть у меня не получалось. Ударил по самому больному, попал точно в цель. В тот день я снова плакала. Никак не могла выбросить созданный им образ из головы, никак не могла позабыть, что Костя даже не сделал ему замечания. Что-то хрупкое в тот день сломалось, треснуло, но внешне осталось неизменным. Никак не могла понять, что именно потеряю, но знала: без последствий такое первое января не останется. Меньше чем через месяц Костя швырнул мне в лицо фотографии, а Саймон сказал, что уже вечность любит меня.
Если это любовь, то она насквозь больная. Но я не верю в его любовь — с любимыми так не поступают, так не мучают их, не терзают годами. Саймон всего лишь хочет меня. Не мог получить из-за брата, зато теперь у него развязаны руки, и фактически связаны у меня.
Этот мир — его шанс получить наконец то, что он давно хочет. Взять реванш надо мной, брошенной Костей, но пославшей его, великолепного Саймона, далеко и надолго, прямо и до крайности откровенно.
Знаю всё наперёд. Он не станет мной ни с кем делиться, но и не отпустит. Он сделает всё, чтобы я испугалась, будет ждать, что выброшу белый флаг, в идеале — повисну у него на шее, в реальности — поддамся на шантаж и, как он выразился, разведу ноги.
Он считает, что если я сдамся, то он победит. Наивный мальчик, не понимающий, что для немалого числа женщин секс — это оружие. Когда другого подходящего нет, используешь всё, что есть. А у меня есть молодое красивое тело — и есть мужчина, который на это тело клюёт, будто большая сильная, но очень глупая рыба.
Он дразнит меня — и рискует тем, что я захочу ввязаться в игру, и его, такого большого и важного, подсечь и вытащить туда, где воздуха ему будет катастрофически не хватать.
Мужчины не влюбляются? Ну что за глупость. Саймон с его собственническими инстинктами, мечтами и страхами — жертва, а не охотник.
Захочу — и допущу его к телу, позволю всё, что он так сильно жаждет. И что, интересно, он будет делать тогда? Тут два варианта: отстанет от меня, переключившись на новую — недоступную — цель. Ну а второй — будет у меня из рук есть и хвостом вилять, и рычать по приказу.
Что сама им увлекусь — даже не вариант. Это же Саймон. Я ненавижу его, так сильно ненавижу его.
— Что, совсем не боишься? — спрашивает он.
Поворачиваю голову, смотрю на него — и опускаю руки, больше не прячу грудь. Пусть смотрит. И Костя — тоже. Только у Кости нет возможности хоть что-то толком увидеть, потому что Саймон реагирует мгновенно и загораживает меня от взглядов того, кому, ха-ха, предложил.
— А она хороша, чертовка, — доносится с берега, и у Саймона на миг мертвеют глаза и верхняя губа дёргается, обнажая зубы. Будь он псом — зарычал бы. Но он человек, который ненамного лучше себя контролирует.
Вновь скрещиваю руки на груди и с улыбкой жду, что ответит мой бывший муж на столь щедрое предложение брата — поделиться женщиной, которую он как минимум хочет, а как максимум — страстно любит.
Глава 7. Не муж и не человек
— Спасибо за предложение, брат, но нет, сам с ней развлекайся. Только дома, не сейчас и не здесь, — наконец говорит мой бывший муж. — Она, конечно, ничего такая, есть на что посмотреть, но не в моём вкусе. Ты же знаешь, мне нравятся мягенькие, светленькие.
Он отказывается, как и предполагалось, но его слова неожиданно причиняют острую боль. Я не в его вкусе после восьми лет счастливого брака? Серьёзно? Самое глупое время и место, чтобы возмущаться и негодовать, но слова Кости ранят душу. Он словно перечёркивает всё то хорошее, что было между нами, нашу любовь. Или... В который уже раз думаю: а любил ли он меня хоть когда-то? Может, я всё себе придумала, и на самом деле не было ничего?