— Прям-таки всё?
Он кивает. В разноцветных глазах — всё внимание мира, который — вот уж чудо! — наконец хочет услышать меня, хотя до сих пор никто, ни разу не проявлял такого желания.
Начинаю издалека. Мысли скользят, перескакивают с темы на тему. Даже детство вспомнила, чего только ему ни говорю. Меня несёт, будто плотину прорвало.
— ...Знаешь, ведь Костя не жмотился, всем обеспечил, квартиру подарил — правда, однокомнатную и в спальном районе, но, как шепнул адвокат: «Живо бери и благодари». И я кивнула, сказала: «Спасибо вам, Константин Эдуардович», не знаю даже, как умудрилась другие слова удержать, те, что аж душили, кислотой горло жгли. Адвокаты, оба, что мой, что его, светились от счастья — ещё бы, такие деньги за полчаса работы в почти полной — одуряющей, по нервам тикающей — тишине. Когда судья ушёл, адвокат Кости получил денежки и на этом всё, а моему пришлось ещё поработать: расплывшуюся до состояния медузы клиентку до такси довести. Смешно, наверное, выглядело со стороны: такая приличная женщина в деловом костюме, на высоких каблуках, спускается со ступенек здания суда, и у неё ноги подкашиваются, а лицо — будто у наркоманки, словившей приход.
— Всего вам хорошего, Александра Александровна, — напоследок сказал он мне и ушёл. Двери в здание суда захлопнулись за ним с таким мерзким звуком, будто гвоздь вбили в мой гроб, а таксист равнодушно спросил:
— Так куда вас?
«Домой» просилось на язык, а ответить пришлось:
— В Малиновку. Центральная, сто двенадцать.
Мой новый дом — тюрьма все эти полгода.
У них на руках были фотографии, на которых я лежала в объятиях его брата, в одном нижнем белье. Понятия не имею, как они это сделали, между мной и Семёном никогда ничего не было, да и быть ничего не могло — я же Костю любила, а он, оказывается, от меня подустал и нашёл замену помоложе и с грудью побольше. Возможно, силиконовой, а возможно — я до сих пор очень зла, и хочу этой замене ноги переломать, но руки у меня коротки, и сил никаких не осталось.
Народная мудрость: жена узнаёт обо всём последней. Так случилось и со мной. Та, новая, Катенька, он так её ласково называет, месяца три публиковала фотографии в соцсетях, ретушируя его лицо, принимала поздравления, сначала с обретением любимого, потом с совместным отдыхом (поездкой на неделю в Италию, которую одна очень глупая жена считала исключительно деловой). Потом Катенька объявила на весь мир о помолвке, похвасталась кольцом и начала выбирать платья для свадьбы — а я тихо себе жила, воспитывала приёмного сына и ездила на работу: Косте помогать, ведь он весь во встречах, делах, такой занятой, что жаловался: как будто женат на работе.
Как оказалось, жениться он собрался совсем не на работе, а на своей подчинённой — молодом перспективном финансисте, красавице двадцати пяти лет, то есть на восемь лет меня младше.
Я у Кости — вторая жена. Первой ничего плохого не сделала, та сама ушла до появления меня в их жизни, сына бросила, и Костя искал маму Кириллу, на работу гувернанткой порекомендовали меня, и как-то у нас закрутилась. А, может, только у меня? Нет, нет, всё же восемь лет прожили вместе, не мог бы он столько терпеть рядом особу, к которой совсем равнодушен, давно бы замену нашёл. Да и в постели всё начало портиться меньше года назад, а до того он казался мне богом, способным сотворить с моим сердцем и телом всё, кроме одного, самого важного — он так и не дал мне ребёнка. У нас был Кирилл, и иногда я даже забывала, что он мне неродной, так к нему сердцем прикипела.
Восемь лет всё-таки прожили вместе. Я помогала Косте во всём. Состояние он за эти годы преумножил, приличный дом в хорошем районе сменил роскошный дворец. Его сын начал называть меня мамой. Я получила второе образование, которое позволило мне больше помогать мужу. Он называл меня Золотцем. Все считали — за цвет волос (окрашенных, как ему нравилось), но наедине он всегда говорил, что я, сирота-бесприданница, принесла ему миллионы своей верностью и тем, что он всегда был спокоен за тыл, а потом и тем, что помогала присматривать за всем.
Когда я заходила в здание компании, охранник обычно отчитывался начальнику по радиосвязи, и в пустом роскошном холле звучало: «Хозяйка приехала». Другой должности мне не придумали, так что не пришлось увольнять.
Потерю работы и даже мужа не так уж и тяжело пережить. Я смогла, я справилась, даже сидя в этой крохотной клетке, в Малиновке, на краю земли. Я смирилась с «Катенькой» в доме, обставленном, обустроенном моими руками, я отогнала от себя все мысли о том, что Костя теперь с ней делит постель и уже для неё является богом. Отпустила дом, отпустила любимого человека — ребёнка не смогла отпустить. Суд по моей просьбе назначил часы посещений, и каждое воскресенье я отправлялась туда, домой, в свою прежнюю жизнь — к Кирюше. И каждый раз это было словно попадание в рай и тотчас же сразу в ад.