Костя и Саймон — они всегда были такими. Но наша цивилизованность ограничивала, да и то не всегда, их агрессию и средства на пути к избранным целям. В этом мире таких ограничителей нет. Это варварский мир, где над моралью стоит право сильного. И особенно в отношении женщин.
Разумеется, для Саймона я — не главная цель. Но он и походя, развлекаясь, сломает меня.
Я попала в мир, где женщины — объект поклонения, восхищения, любования — и использования. Здесь правят мужчины. Власть отца, брата, дяди сменяет власть мужа, любовника, а в старости — сына или внука. Здесь вся жизнь женщины проходит в угождении мужчинам. Родилась красивой, досталась хорошему человеку — проживёшь счастливую жизнь. Да и то, если повезёт и будешь вести себя тихо. Если тебя, такую красивую, чистую, заметит кто-то другой, с властью побольше или характером более жёстким, то и мужу твоему, и тебе очень не поздоровится. Я прочитала достаточно, чтобы знать, где оказалась. Либо найду себе сильного покровителя, либо очень пожалею, что не утонула в реке.
От Саймона, закусившего удила, меня здесь никто не спасёт. Даже Костя, окажись он моим мужем, а не незнакомцем с пустым взглядом и равнодушием в словах. Саймон всегда был сильнее его, и что-то подсказывает, что и здесь расклад сил не изменился.
Да что там говорить. Даже в реальности Костя не смог или не захотел защитить меня от своего брата.
И всё же я пробую попросить помощи у него. Может, ещё не всё потеряно, и он вспомнит меня. Если, конечно, ему есть, что вспоминать, потому что, кажется, этот Костя — совсем не мой Костя, а лишь его точная копия.
— Костя... — говорю я и касаюсь его рукава.
— Что? — Он опускает голову, смотрит на меня сверху вниз, вздёргивает бровь. И я тут же убираю от него свою руку.
— Константин, — пытаюсь я вновь — и получаю в ответ ещё более недоумевающий и полный высокомерия взгляд.
— Ты, девка, смеешь обращаться ко мне по имени? — цедит он.
Больно видеть его таким. Между нами будто разверзается пропасть.
— Называй его господином, — подсказывает Саймон. — Давай, смелей. Что ты там хотела сказать?
Выдыхаю и собираюсь с силами.
— Господин, вы не помните меня? Это же я, С-сса...
Не могу закончить, в его взгляде такой холод. Я просто не могу назвать себя так, как он всегда называл.
— Я не помню тебя, — отвечает он грубо. — А что, должен?
Молчу.
— Что-то ещё?
Это всего лишь слова, но их тон и выражение его лица всё расставляют по местам. Он — всесильный князь, а я — никто, даже ничто, безымянная вещь, посмевшая открыть рот и потребовать каплю внимания у великого.
Саймон скрещивает руки на груди и наклоняет голову набок. Наслаждается представлением. В нём нет ни капли жалости. И только потому, что он стоит рядом и смотрит точно так же, будто на вещь, я говорю:
— Господин, я ничего плохого не сделала. Пожалуйста, отпустите меня.
Мои слова ещё звучат, но я уже знаю ответ, который получу. Он им меня даже не удостаивает. Поворачивается спиной и начинает подниматься на пригорок.
— Научишь её хорошим манерам, если оставишь в замке. Или я научу, — бросает Костя Саймону, поднимающемуся за ним следом. Меня, ведомую за руку, спотыкающуюся на каждом шагу, он демонстративно не замечает.
— Научу, не сомневайся, — отвечает Саймон и крепче сжимает пальцы на моём запястье. — Как шёлковая будет ходить. И молчать. И делать только то, что я буду ей говорить. Не так ли, красавица?
Он резко дёргает меня за руку, и я лицом вжимаюсь в его широкую грудь.
— Тебе всё понятно? — он шипит, будто змей.
— А если не понятно, то что? — даже не знаю, почему возражаю.
Его рука вновь на моей шее, он заставляет меня поднять голову, посмотреть ему прямо в глаза.
— Меня заводят строптивые девочки. — Какие же чёрные у него глаза! Он и правда весь — будто демон. — Не советую тебе мне дерзить и притворяться глупее, чем ты есть. И смотреть на него с такой тоской, словно ты брошенная собака, тоже очень, очень тебе не советую.
Он наклоняется — его страшные, злые глаза приближаются, как и его твёрдые губы, как и мелькнувший между ними юркий язык. А затем он кусает меня, будто зверь, будто хочет наказать, а не поцеловать покорно открывшийся перед ним рот. Когда он меня отпускает, нижняя губа страшно болит и тотчас распухает. Кровь начинает стучать молоточками.
Смотрю на него — а он отвечает, будто услышал всё то, что я хотела сказать, но ведь и слова пока не произнесла.