— Меня не волнуют твои извращения. Вернее, мне жаль, что ты отпустил этих девушек. Провёл бы ночь с ними, как и планировал, а я от тебя отдохнула. А ты так обидел их, отослал, да ещё и так грубо.
Он закатывает глаза.
— Хочешь, я их верну? Займёмся этим вчетвером. Они помогут мне тебя удержать, приласкают нежно, по-женски.
— Что за бред ты несёшь?
Он начинает расстёгивать камзол у горла.
— Бред, говоришь? Ты только что вела себя, как сварливая жена. С Костей ты себе такого не позволяла.
— Костя себе такого не позволял!
Саймон — ужасный человек. Ещё и смеётся.
— Чего-чего он не позволял? Девочка моя, а для кого я вечность притаскивал подружек в ваш дом?
...
— Что?
Он кашляет в кулак. Лицо трещит от самодовольной ухмылки. Смотрит на меня, как на дурочку распоследнюю.
— Ты хочешь сказать, что не знала? Серьёзно?
Мне нечего было знать.
— Серьёзно не знала, для кого я этих блондиночек приводил?
Он времени зря не теряет. Расстёгивает ремень, швыряет его в резное кресло, стоящее ближе к камину. Снятый камзол отправляется туда же. На Саймоне теперь лишь брюки и рубашка.
Мозг фиксирует происходящее с фотографической точностью.
— Эй, Сашок, ты дышишь вообще?
Не знаю.
— Ты всё врёшь, — у меня голос дрожит. — Он не мог так поступать.
Саймон шумно выдыхает в ладони, взъерошивает волосы обеими руками.
— Я — идиот, какой же я идиот. Так ты правда не знала? То есть не притворялась идиоткой, а реально ни о чём не догадывалась? Ты слепая, что ли? Что ты за жена?
— Мне нечего было знать. Ты говоришь неправду.
Он подходит к кровати, наклоняется ко мне, кладёт большую тёплую ладонь на плечо. Его глаза так блестят и так близко, что вижу в них звёздный рисунок.
— Извини, что сейчас сделаю тебе больно, но...
Закрываю глаза. Его лицо такое торжественное, серьёзное. Словно он говорит одну чистую правду.
— ...не понимаю, как ты могла не замечать. Он же трахал их на вашей кровати, пока я присматривал за тобой. Ты ведь помнишь, как это было?
Его преследование, моё попадание в очередную ловушку, наш спор, его домогательства, поцелуи, его руки на моём теле, наша борьба. Я ни разу не закричала, не позвала на помощь, только надеялась и одновременно боялась, что Костя случайно в двери войдёт, и всё это наконец лопнет, как созревший нарыв. Он ни разу не приходил, никогда меня не спасал от своего брата. А потом я пряталась в спальне, и мне было так холодно, продирало прямо до кости, а Костя, возвращаясь, ещё всегда спрашивал: «Сашенька, ты почему не закрыла окно?»
— Боже, малыш. Да я вечность притаскивал брату блондинок с третьим и выше размером. А мне, вообще-то, брюнетки нравятся. Всегда нравились.
Он заставляет меня поднять голову и встретиться с его тёмными блестящими глазами.
— Сашенька, милая, мне всегда нравилась ты.
Глава 10. Люблю и ненавижу тебя
Минуту назад Саймон сказал, что вся моя прошлая жизнь — ложь, что Костя меня никогда не любил, что мой дом, моя спальня, моя кровать многократно осквернены супружеской изменой. Секунду назад он признался, что я ему нравлюсь, всегда нравилась. А прямо сейчас уже целует меня, придавливая к кровати и удерживая за затылок.
У этого поцелуя нет вкуса, как у меня нет желания. Ему плевать — он беспардонно лезет языком в рот. У меня сердце — в осколки, я изранена вся, дышу мелким колким стеклом и не дышу тоже, не получается. А он валит вперёд, будто бесчувственный робот, так хочет получить от меня то самое всё. Меряет по себе, думает, что я такая же — биомашина. Поцелуи — как нажатия кнопок, смятая одежда и тело — как передвинутые рычаги, развязанная шнуровка на платье — как часть подготовки к основному процессу. Наличие внутри желанного тела дополнительной опции в виде что-то там чувствующей души он отрицает. Если вот тут погладить, а вот там приласкать, то — по его мысли — всё сладится.
Смотрю на него: а ведь красивый мужчина. В таких влюбляются с первого взгляда, чтобы потом пожалеть, что в ту сторону вообще посмотрели. Ну почему же он настолько эмоционально тупой? Ведь не глупый же, Гарвардская школа бизнеса за спиной. А может, в этом и кроется суть? Он будто по инструкции действует, как настоящий по духу американец: тут поцеловать, там укусить, здесь полапать и под юбку залезть — и расплыться в дьявольски довольной ухмылке, не обнаружив преграды белья.
Сил сопротивляться ему у меня больше нет. Да и зачем? Кому мне быть верной? Только себе, но, когда так сердце болит, за себя сражаться не хочется.