Скрещиваю руки на груди, и он смеётся.
— Отличный ход, а главное своевременный — после того как я всё там исследовал и на вкус попробовал. Самое время тебе начать вести себя поскромней, если не хочешь выпасть из привычной роли ледышки.
Он садится на пятки между моих раздвинутых ног и через горло снимает рубашку. Отползаю от него, но далеко сбежать он мне не позволяет. Удерживает за лодыжку, большим пальцем гладит подъём стопы. Мысли на его красивом лице так легко прочитать: я — хорош, ты — хороша, так за чем дело стало?
Его тело великолепно, и он это знает. Насколько мне известно, ради него он ежедневно впахивает в спортзале, да и салоны красоты не гнушается посещать, несмотря на всю свою подчёркнутую маскулинность. Накачанные плечи и руки, выдающийся пресс с восемью кубиками. У него гладкая грудь, лишь от пупка вниз спускается узкая тёмная дорожка волос, прячущаяся под низко сидящими брюками. Мне не стоило туда смотреть — очертания крупного возбуждённого члена ткань больше подчёркивает, чем скрывает.
Разумеется, он замечает мой взгляд. От него так и пышет самодовольством. В своих мечтах он уже победил, и теперь пришло время повеселиться — в его понимании веселья.
— Давай кое о чём сразу договоримся. — Он отводит волосы со лба, взъерошивает их пятернёй.
Быть растрёпанным ему чертовски идёт. Он и в одежде невозможный красавчик, но такого его надо срочно на обложку Men’s Health, и как же несправедливо, что настолько красивое тело досталось такому, такому... ну понятно кому. Они с Костей братья только по отцу, но как же похожи. Мой бывший — светлый, Саймон — тёмноволосый, но тела у них — прямо копии, да и характеры, как выяснилось, тоже.
— Когда жестокий похотливый лорд, то есть я, приступит непосредственно к делу, ты погромче кричи свои «нет, перестань, оставь меня в покое, урод», ну, весь свой любимый репертуар возмущённого целомудрия.
Он, как всегда, издевается надо мной. После всех этих распаляющих поцелуев его слова — как холодный душ для одурманенного сознания. Я вся подбираюсь, но эффекта своих слов он, разумеется, не замечает и продолжает с привычным апломбом вещать:
— А вот если ты и правда захочешь остановиться, то твоим стоп-словом будет: «Люблю тебя, Саймон». И других «нет» я от тебя не приму. Договорились? Только искренне, Сашенька, чтобы я в твою любовь поверил, чтобы мне захотелось её не терять. Ну, что скажешь? Воспользуешься своим стоп-словом прямо сейчас?
«Люблю тебя, Саймон»? Да он издевается!
Тоже сажусь. Держу руки скрещенными на груди, и пусть он сколько угодно болтает, что всё уже видел.
Надо сразу расставить все точки над «i». А то, кажется, у него из-за вседозволенности совсем снесло голову с плеч. То, что я здесь, в одной с ним постели, ничего не значит. Вообще ничего. Для меня уж точно, а для него — тут вопросы. Он что, правда не понимает, что силой не добиться любви? Или он как-то по-своему любовь понимает? И понимает ли вообще, что творит?
— Я тебя не люблю.
Он усмехается. В глазах — вспышка злости. Но больше я не собираюсь молчать.
— То, что ты меня принуждаешь быть с тобой, не имеет никакого отношения к любви. Только если наоборот, и ты хочешь, чтобы я тебя возненавидела, то, пожалуйста, продолжай в том же духе. Чтобы я вообще перестала видеть в тебе человека.
Он кривит рот, хмыкает, строит из себя непонятно кого. Весь такой из себя самый умный, снизошедший до беседы с мокрицей.
— А ты видела во мне человека, мужчину, хоть раз?
Ну что за идиотский вопрос!
— Ты вообще в жизни глаза открывала?
И чего он так злится?
— Разумеется, да!
Он качает головой: нет.
— Ты мне вот только что сама призналась, что всю жизнь с Костей прожила абсолютно слепой, глухой и тупой. Ты такая дура в тех самых чувствах, о которых так гордо говоришь, что тебе поводырь нужен. Иначе ты снова вляпаешься в такого же.
— Это в какого такого же?
— В того, кто будет пользоваться твоей наивностью и никогда не оценит тебя.
— А-а... Так это ты про себя.
Он дьявольски, дьявольски, дьявольски раздражает. Что больше всего бесит — он абсолютно уверен в себе. Ведёт себя, будто я совсем-совсем не права, а он, получается, — мой спаситель. Спасает меня от меня же, от моей якобы наивной глупости. Ему бы следовало родиться атлантом, держал бы землю на своих широких плечах — с такой-то самоуверенностью и самомнением. А всё эти льстивые прилипалы. «Ах, Саймон, ты такой великолепный мужчина, ты самый лучший!» — «Ах, Саймон, да ты финансовый гений, всегда умудряешься попасть в струю среди первых, и как только тебе удаётся?» — «Братишка, а давай махнёмся местами, тебе будет к лицу президентское кресло, а я как раз отдохну. И не смейся, я предлагаю серьёзно».