Он неожиданно встаёт с кровати, но это лишь для того, чтобы стянуть с себя сапоги и беззастенчиво, нарочито красуясь передо мной, снять с себя брюки и бельё.
Я не смотрю! Наклонила голову, прикрываю себя волосами — глупо, знаю! Но на ум не идёт, что ещё могу сделать, как мне справиться с ним.
— Люблю тебя, Саймон, — напоминает он мне. — Всё ещё не хочешь признаться?
Постель под ним проминается.
— Да ты прямо дикая кошка. — Саймон прижимает меня к постели, весело подмигивает и ухмыляется, хотя его щеку от глаза до скулы режут линии вспухших красных точек. Моя работа, но гордиться тут нечем — я проиграла ещё до того, как вступила в бой.
— Не надо, пожалуйста. — Да, это моё жалкое блеяние. Унижаюсь, пусть и знаю, что мне его не остановить. Но и сказать то, что он хочет — как пустить козла в огород. У него бульдожья хватка. Малым он не удовольствуется, потребует искренности, чувств, влезет в душу в грязных сапогах самоуверенности, потопчется там и всё изгадит. И с чем и как мне тогда жить? От секса он всё равно не откажется, что бы ни говорил, всё равно воспользуется моим телом. Так что никаких притворных признаний в любви. Нельзя даже понарошку пускать его в сердце.
А он всё прёт напролом:
— Ты знаешь, что я хочу от тебя услышать. Пока же тебе удалось только: «Пожалуйста, Саймон, оттрахай меня». Для такой хрупкой внешности ты довольно груба. Я бы хотел, чтобы ты была романтичной и красиво рассказала мне о любви.
Мне изначально нельзя было вступать в его игру, надо было взывать к совести, говорить серьёзно, как со взрослым адекватным человеком, а не драться, позволять себя лапать и доводить до того, чтобы лежать под ним, послушно разведя ноги, пока его ладонь гладит внутреннюю поверхность бедра в опасной близости от истекающего соками лона. Да, моё тело его страстно хочет — и от его насмешек мне никогда не избавиться. Он на расстоянии в полпальца от того, чтобы понять, насколько я готова его принять. Моё желание откровеннее некуда, было бы на мне бельё — промокло бы насквозь. А без белья — вниз по ягодицам течёт. Стыдно-то как. Надеюсь, мне это только кажется.
— Я тебя не люблю, — говорю даже не знаю кому: Саймон хмыкает, а моё распалённое тело живёт собственной жизнью — инстинктами. Рядом красивый сильный мужчина, приложивший старания, чтобы его возбудить. И я даже не помню, испытывала ли хоть раз такое бездумное, животное, плавящее кости желание близости. Для Саймона оно будет как выброшенный белый флаг.
И да, на его лице — торжество. Тот самый миг триумфа, когда он узнаёт мою тайну: накрывает ладонью лобок и приоткрывает сомкнутое всё одним пальцем.
Отвернуться от него не могу — свободной рукой он держит меня за подбородок, смотрит не вниз, а прямо в глаза. И скользит по мокрому-влажному глубже. Преодолевает сверхчувствительный пригорок, спускается в ущелье, исследует долину и совсем скоро попадёт в бездонную глубину. Бездонную — это фигурально. У него правда очень большой, и я беспокоюсь и, как бы ни было стыдно, признаюсь: да, хочу.
— Ты готова. — Это не вопрос, мы оба знаем, что — да.
Время прелюдии кончилось, у него темнеют глаза, дыхание тяжелеет. Ниже глаз я стараюсь не смотреть. И так, телом чувствую, только что плавящим ногу прикосновением, как горячо и крепко у него стоит. В голове проносится: «Эй, как он вообще во мне поместится?». Дурная мысль, прекрасно знаю как. Он тоже знает — и уже действует. Слегка отстраняется, собирает мою влагу пальцами, размазывает по своему члену.
Самое время спросить:
— Без презерватива?
Он кашляет, аж слёзы на глазах выступают.
— А где я тебе тут презервативы возьму?
О том, какой мир нас окружает, я успеваю забыть.
— Но так я могу... — замолкаю на полуслове. Новая мысль ударяет, как сносящий с дороги в глубокий кювет грузовик.
— Да, можешь. А что, ты против? — Всё ещё влажными пальцами он рисует круг на моём животе. Жестоко дарить мне надежду, нечестно заставлять думать о том, что это тело — другое, здоровое, молодое, и если мне повезёт, то... Даже мысленно не могу это произнести.
— А ты? — спрашиваю его. — Готов стать отцом? Ведь ты так молод, даже для брака никого ещё не нашёл. — Столько раз это от него слышала, повторить — не проблема.
Больше он не смеётся.
— Не дразни меня, девочка. Ты не настолько тупа, чтобы не понимать, почему я не выбрал другую.
Он крутит шеей из стороны в сторону, как боксёр перед дракой, до хруста разминает шейные позвонки. Его зрачки расширены, глаза — совсем чёрные. На лице больше ни следа привычной ухмылки — он зверино серьёзен, когда смотрит мне прямо в глаза и говорит:
— Хочу наполнить тебя.