И это звучит так... так веско, и честно, и меня просто на части рвёт.
И приходит мимолётное воспоминание, яркое, как вспышка молнии тёмной ночью: мы на кухне, он сидит у стола, подперёв голову ладонью, смотрит на меня и говорит, что до идеала мне не хватает только круглого живота с его сыном.
Это просто, просто... Если во мне ещё и остаётся сопротивление, то в этот миг оно сгорает к чертям.
Он умелый любовник и может ласками подчинить себе любую женщину, но вот эти его слова, подразумевающие одно действие, но много смыслов, серьёзный тон, взгляд — его такого я никогда не забуду. Всего три слова — и я полностью побеждена.
— Последний шанс убедить меня остановиться. Ну.
Саймон ждёт ответ, а я закрываю глаза — возражений не будет. Чувствую его тяжесть, тепло его тела, гладкость и упругость кожи, когда он меняет позу — пристраивается, удерживая себя на одной руке. Нос забивает его запах — мускусный, острый, вкусный такой, что хочется облизать губы, и я эту вольность себе позволяю. Саймон заставляет меня согнуть ногу в колене, упереться стопой о постель.
— Вот так и лежи. — Его интимный шёпот — как ещё одна ласка. И я принимаю её. Его принимаю. Обезумела или нет, мне всё равно. Не стану сопротивляться.
Дыхание тяжелеет. Облизываю пересохшие губы и жду. Перед закрытыми глазами — темнота, и я жадно вслушиваюсь в шорох белья, звуки скольжения кожи о кожу, чувствую его запах, силу, тепло. Большой мир отодвигается далеко-далеко. В моём мире не остаётся никого, кроме Саймона.
Едва касаясь, он ведёт рукой по моему боку, лёгкая ласка достаётся груди, и вот его пальцы уже у ключиц, давят на шею. Он замирает, будто слушает мой дикий пульс или срывающееся с губ частое дыхание. Любопытство мучительно — хочу увидеть его глаза, их серьёзное выражение, — но посмотреть на Саймона так и не решаюсь.
Его «хочу наполнить тебя» всё ещё течёт по венам отравой. Если он пошутил, если это шутка такая, то не смогу больше дышать с ним одним воздухом — возненавижу уже навсегда.
Но кажется, время шуток прошло.
— Ты ведь понимаешь, что своим молчанием говоришь мне «да»? — шепчет он у самого уха. Ладонь скользит выше, теперь его пальцы давят там, где шея переходит в плечо, где он уже дважды мне меток наставил.
— Больно, — признаюсь одновременно с тем, как он грудью ложится на меня. Держит за шею, второй рукой направляет себя.
Время игр тоже кончилось.
— Так нет или да? — он прижимается, всем собой давит, и всё моё внимание стремительно течёт вниз, туда, где наши тела должны сейчас соединиться.
Будет больно, но это пройдёт. Я не боюсь. Но сердце заполошенно бьётся. Хватаю его за руку.
— Нет или да? — он, чёрт его возьми, всё ещё спрашивает.
Не хочу отвечать, не хочу решать. Прячусь от него за закрытыми веками, за молчанием, за сдавленным, обжигающим горло дыханием.
Он целует сомкнутые губы, когда я уже хочу кричать от сковавшего дрожащее тело напряжения. Спасибо ему, что не дал озвучить позорное: «Вперёд, ну чего же ты ждёшь», или нечто подобное. Измученно мычу ему в губы, и он их отпускает — чтобы тотчас пусть в ход, как и зубы. Укус в шею настолько болезненный, что я криком кричу и тотчас затыкаюсь, задыхаюсь, ведь одновременно он одним толчком входит и до перехватившего горла наполняет меня.
Его дыхание согревает искусанную шею, его член, похоже, на всю немаленькую длину внутри, боль толчками течёт по венам сверху и снизу, закручивая сознание в пьянящий водоворот.
— Больно. — У меня дрожат губы. Шея ужасно болит.
— Мне тоже, — отвечает он, и только тогда понимаю, что даже короткие ногти не помешали мне исцарапать его плечи в кровь. Отпускаю его, а он мягко целует меня в щеку и приподнимается надо мной.
— Дикая кошка. — Он мимолётно улыбается. Теперь держит себя на обеих руках, и мне дышится легче.
— У меня никогда не было девственницы, — вдруг говорит он. Нет, ну нашёл время и место для светской беседы. — Думаю, больше никогда и не будет. Какая всё же это морока.
Он ещё и жалуется, да. В этом весь Саймон.
— И не оттрахаешь толком, и ощущения странные.
Чертовски хочется его ударить.
— Я серьёзно. Мне нравится, когда женщины подо мной кричат и плачут, но это всегда потому, что я делаю им хорошо. А не потому, что им правда больно. — Он кивает своим мыслям. — Всё-таки цена девственности сильно преувеличена.
Толкаю его в плечо.
— Ты бы видела своё лицо: всё в слезах, и губы дрожат.
— Потому что ты укусил меня!
— Думал отвлечь.