Остановить его — у меня всего один шанс, в памяти — всего несколько слов, и я должна их сказать, пока совсем не растаяла от желания. Язык заплетается, мне хочется закрыть глаза и стонать под его бесчисленными воздушными поцелуями. Боже милосердный, как же сильно я хочу вновь испытать на себе его страсть — ту совершенно безумную, от которой кричала, стонала, изгибалась и кончала бессчётное число раз.
— Саймон, — у меня голос дрожит, — умоляю, прекрати. Это же не ты настоящий. Или хочешь, чтобы, как вчера, превращение дошло до хвоста? Хочешь отдать меня демону? Разделить меня с ним?
Это всё, на что я способна. Закрываю ладонями рот, опускаю ресницы. Внизу живота всё пульсирует, будто меня черти ласкают. И, кажется, это именно так, не сравнение, а чистая — грязная, порочная, безумная — правда.
Наклоняю голову, обнимаю себя руками. Это невыносимо. Схожу с ума из-за того, что он делает со мной, даже не прикасаясь. Вся дрожу. Все нервы обнажены, с искусанных губ срываются первые стоны. Его невидимые ласки невозможно терпеть. В ушах шумит кровь, перед закрытыми глазами темнеет. Падаю в разверзающуюся подо мной бездну: готова на всё, хочу умолять, но не прекратить, а продолжить — взять меня, сделать со мной всё что угодно. Оглушительные «да» и слабеющие «нет» сражаются в моей голове, и жалкое «пожалуйста, Саймон, мой бог» срывается с губ. Я уже на грани, хотя он ко мне даже не прикоснулся.
И в этот миг он отпускает меня. Словно холодок проходит по коже — везде, даже под водой, даже внутри, и больше нет прикосновений — нежных, возбуждающих, ласкающих с головы до пят, превратившихся в бесконечную пытку. Ощущение близости, довлеющей силы исчезает. Я свободна, свободна...
Боже, спасибо, что ты меня уберёг.
Сжимаю ноги плотней. Магия больше не терзает тело, но возбуждение-то осталось. С помощью Саймона решить проблему очень легко, только скажи «да» — и всё будет. Но с ним таким, потерявшим человеческий облик, я не хочу иметь дела. Вообще с Саймоном ничего не хочу... не хотела. В голове такой сумбур, но я всё ещё твёрдо помню, что никогда его не хотела.
Мелькает мысль, яркая, будто вспышка молнии от горизонта до горизонта: я себе лгу. Отмахиваюсь. Ещё чего. Не могла всего лишь за ночь изменить к нему отношение. Не могла его полюбить. Невозможно!
— Эй, девочка! Посмотри на меня! — В нём всё сексуально, даже низкий с хрипотцой голос. Даже наглость и непревзойдённая, чемпионская самоуверенность, откровенно, по-плакатному чётко и выпукло написанная в выражении лица.
Его глаза медленно возвращают свой цвет, рогов больше не видно.
— Поможешь мне с этим? — Он рукой указывает на пах, скрытый водой.
Его бесстыдство не знает пределов, как и моё желание сдаться, подчиниться ему. Господи, как же трудно, будучи насквозь мокрой и скользкой, удержать себя от сползания в ад. Саша, очнись! С ним нельзя иметь дело. Он дьявол, всегда был таким. Он сожрёт тебя и выплюнет кости.
Я не должна, не могу, но так бесконечно хочу прямо сейчас отдаться ему, и будь что будет! После безумия этой ночи Саймон — настоящий соблазн.
Едва удаётся взять себя в руки.
— Между нами ничего не будет. Нет. Я же сказала, мне от тебя вчера сильно досталась. Будет больно, — я нагло лгу.
Мне будет хорошо, так хорошо, что я своё имя забуду. Но в этом и суть. Я не должна забывать ни своё имя, ни его. Не должна забывать, что он сделал со мной, кто он, какой он в нормальном мире, и какой — да точно такой же! — в этом, фантастически странном. Мне нельзя им увлекаться.
Саймон не изменяет себе, прёт напролом, будто танк. Смущение? Стыд? Он, наверное, и слов таких не знает.
— Меня вполне устроит твой рот, — он требует, не предлагает. — Если ты будешь хорошей девочкой и постараешься, обещаю: в этот раз мы обойдёмся без демона.
Ну и наглость!
Закрываю ладонями нижнюю часть лица, смотрю на него из-под ресниц.
— Давай уже, решайся. Я жду.
Он абсолютно уверен, что я соглашусь. В его взгляде — вызов. Этакое «ну-ну, долго ещё будешь скромницей притворяться?»
— Тебе же было со мной хорошо. Вот и будь благодарной.
Он прямолинеен, как танк. И столь же эмоционален.
— Не заставляй себя принуждать. Мы взрослые люди, так зачем нам все эти игры?
Он настолько напорист, даже в словах, что это выбивает почву из-под ног.
— Давай. Я знаю, что ты это любишь.
Он прав. Я люблю. Не слишком люблю, когда делают мне, но мне нравится та власть, которую приобретаешь над мужчиной, потерявшимся в страсти, когда его удовольствие зависит лишь от тебя. И получить контроль над Саймоном, даже такой — соблазнительно.