— Ну и отвратительный мир нам достался. Как никогда. Наверняка ты постаралась, Саймон выбирает намного умней, когда речь идёт не о женщине.
Его лицо теряет всю красоту, отравленное раздражением, гневом, ненавистью. Я едва его узнаю в этом отвратительном жестоком обличье, карикатуре на человека, которого я так сильно любила, и который — вот доказательство — никогда меня не любил.
Он, как и Саймон, сохранял память о прошлых жизнях. Значит, осознанно всё это творил и сейчас творит. Никогда не думала, что он настолько гнилой и жестокий, даже к брату, ладно ко мне.
— Пожалуйста, останови это, — прошу я, пусть и надежда быть услышанной слабеет с каждым мгновением. — Вы же сейчас убьёте его.
— Ну и что. Мы все сейчас умрём. Сначала ты, а потом я и Сай. Проснёмся в новом мире, надеюсь, получше этого. А там ни от одного из этих якобы людей даже отражения не останется. Так что о них зря переживать?
Даже не знаю, что ему сказать. С такими убеждениями он не услышит меня.
— Всё сейчас станет хорошо. Ты умрёшь, и всё обнулится. Жаль лишь, я вспомню тебя слишком поздно, а он с упорством бульдога опять будет добиваться тебя, и всё когда-нибудь рухнет, как ни старайся предотвратить или отделаться от тебя.
Он вздыхает, будто вся тяжесть прожитых жизней лежит у него на плечах.
— Я б убил вас обоих, но и его смерть, как и твоя, начинает новый цикл. И всё это повторяется снова и снова, и снова. — Его голос наполнен смертельной усталостью. Он закрывает глаза и вздыхает. — Как же вы меня оба достали.
Он смотрит на меня с таким нечеловеческим холодом в глазах, что даже ненависть настоящего демона ко всему живому ей проигрывает. После развода, после той чудовищной сцены с фотографиями, он постоянно смотрел на меня так, но сейчас его красивое холодное лицо пугает больше, чем искажённое, почерневшее, подурневшее лицо Саймона-демона и стоны его жертвы.
— Так ты всё знаешь? — у меня едва хватает сил это сказать. — Про наши жизни, и про вот эту, сейчас? И как давно ты вспомнил?
Там, на озере, он отдал меня Саймону, словно игрушку, не человека. Я помню его «хоть убей, мне безразлично». Он тогда ещё не вспомнил меня, или и правда настолько сильно меня ненавидит?
Он отвечает мне, будто эхо, повторяя мои же слова:
— Так ты всё знаешь. Про наши жизни, и про вот эту, сейчас. И как давно? — Он смотрит на меня как-то странно, будто чего-то ждёт. — Ну и...
— Ну и что?
— Так он всё рассказал тебе? — Костя кивает на Саймона, не далее пяти метров от нас творящего страшные вещи с «осколком несостоявшейся жизни».
Я слышу полузадушенные стоны и разговор вполголоса, не понимаю ни слова, кроме того, что Саймон только что человеку тело и душу сломал. И мне так больно за них обоих. И за себя, и за Костю. За всех нас.
А ведь выход для всех всегда был один — относиться друг к другу по-человечески.
— Так почему ты жива? — доносится до меня, будто через слои ваты. — Ты всегда умирала, стоило рассказать тебе правду.
Костя толкает меня, заставляя уделить себе всё внимание.
— Эй, почему ты, дрянь, ещё жива?
Я не знаю. Но, кажется, ответ ему не нужен.
— Неважно. Хватит всего этого сказочного средневекового фарса, пора возвращаться назад. — Он будто думает вслух: — Мне бы как-то избавиться от тебя до того, как ты снова влезешь в мою жизнь со своей дебильной добротой и любовью. Но я всегда вспоминаю тебя, когда ты уже рядом... А если связать тебя и в подвале держать, чтобы он тебя даже не видел? Может, тогда мне удастся хоть немного пожить для себя?
У него в руке нож. Короткий кинжал, кажется, это так называется. Его лезвие блестит в свете факелов, и я отшатываюсь назад.
Глава 24. Заключительная. Я выбираю
Меня спасает печать — тавро, знак, метка, оставленная на моём теле Саймоном, благодарение судьбе за его ревнивую половину души. Когда Костя заносит нож для удара и, чтобы жертва не сбежала, хватает меня за плечо, то метка взрывается болью, жжёт, как огнём. И я кричу, хотя только что от ужаса не могла издать ни единого звука. Мне больно, мне так ослепительно больно, что я даже не успеваю понять, как оказываюсь на полу.
Они дерутся. Это чудовищно.
Пресветлый князь оправдывает свой титул — у Кости за спиной раскрываются огромные белые крылья, лицо сияет, будто здесь, в подземелье, само солнце взошло. А ещё у него в руке меч, пылающий, как у архангела. И он пытается отрубить брату крылья этим страшным мечом, и тёмная кожа плавится и горит под рык потерявшего остатки человеческого облика Саймона — настоящего демона с хвостом и рогами, с трезубцем, горящим чёрным огнём.