— Быстро, — кивнула одобрительно и подошла ближе. — Мои советы помогли? Прижали к стенке начальника горснабжения и пригрозили пожаловаться в ЧК?
Дышала глубоко, успокаивая сбившееся от работы дыхание. А пахла — солью. Из неотжатой тряпки в руке женщины капала на пол вода.
— Глаза отво́дите. Неужели угадала?
— А ты оденься! — вспылил Деев немедля. — Тогда и не буду отводить.
И заставил себя уткнуться взглядом в ее грудь — вот тебе! Пялился нахально в распахнутый створ исподней рубахи — вот тебе! — не моргая, а нарочно даже выкатив глаза и чувствуя, как теплеют от стыда щеки. Все разглядел — и шею, и бугорки ключиц, и каплю пота в ямке между ними. И сам не знал, как исхитрился в эдакой темноте, а разглядел.
— Для вас я комиссар, а не женщина, Деев. — Белая подошла вплотную, и тело его подобралось, распрямилось в струнку, словно за волосы к потолку потянули, чтобы стать хоть на вершок повыше. — Тогда какая разница, в чем я? Или в чем вы? Разве не так?
Стать повыше — не получилось.
Белая разорвала тряпку надвое и одну половину кинула Дееву под ноги. Сама же вернулась к вымытому участку и продолжила уборку.
Работала быстро и ладно. Руки размашисто скользили по полу, спина упруго раскачивалась. Волосы колыхались в такт движениям, вспыхивая золотым облаком в мерклом керосиновом свете… Деев одернул себя — отвернулся.
Вдруг понял, что все еще держит в ладони револьвер. Стал засовывать обратно в бушлат, но никак не мог попасть в карман. Попал наконец. И тут же едва не сбил ботинком ведро с водой. Да что за напасть!
Он пульнул котомку с вещами на какую-то полку, сбросил бушлат и стал разуваться. Сбежать бы в соседний вагон и там наводить чистоту — да лампа одна. Даже в другой конец вагона не улизнешь — круг света невелик, придется толкаться задами на освещенном пятачке. Ну и потолкаются! Невелика задача — с наглой девкой пару часов полы драить. Закатал галифе по колено, а рукава гимнастерки — по локоть. Готов к уборке!
— А у меня неудача, — продолжала между тем Белая. — Начальник ваш, Чаянов, отказался вас с маршрута снимать. Сцепились мы с ним крепко. Я ему: слабоват, говорю, ваш Деев оказался — нервического склада, впечатлительный, как барышня. Не довезет…
Деев, как раз полоскавший свою тряпку в ведре, так и застыл — согнутый пополам, с мокрой ветошью в руках.
Перед ним уже недалеко маячили голые комиссарские ноги — отступая назад шаг за шагом и оставляя за собой чистые половицы.
— …А Чаянов мне в ответ: если кто и довезет — то Деев. — Ноги все ближе. — Хоть машиниста в пути заменит, хоть механика. И паровозы, говорит, знает, как отец родных детей. Я отступаю редко, но тут пришлось. — Ноги едва не у самого деевского лица, руку протяни — достанешь. — Вы что, и правда лучший?
Деев шваркнул мокрую ветошь на пол; крупные брызги — шрапнелью во все стороны.
Сорвал через голову гимнастерку, содрал галифе, отшвырнул в сторону — тоже остался в исподнем.
Схватил тяжелое ведро и с размаху жахнул из него всю воду — на вымытое. А заодно и на ноги, гладкие да бесстыжие. Жаль, одно только ведро было!
Волна раскатилась по вагону, окатила подставку керосиновой лампы — огонек не потух, лишь колебнулся слегка. Деев шлепнулся в ту воду на четвереньки и начал рьяно орудовать ветошью — перемывать за комиссаром.
Отвечать — не стал.
Белая постояла немного, глядя на Деева, и принялась помогать…
Керосинка светила исправно — и работали они исправно, более не прерываясь на разговоры. При мытье полов разница их в росте стала незаметна. Исподние рубахи были совершенно одинаковы, а штаны отличались только длиной.
В вагоне было тихо. Тени уборщиков падали на потолок, то скрещиваясь, то расходясь. От свежесрубленных нар пахло смолой.
С верхней полки свисал подол аккуратно разложенной юбки, поверх которой прилепился темный ком — мужская гимнастерка.
День перед отъездом был — бесконечный бой.
Деев, едва вздремнувший после ночной уборки, на рассвете был разбужен увесистым тычком в плечо. Глаза открывает — человек. Даже не человек — гора: плечи еле в проходе помещаются, голова макушкой потолок подпирает. А в руке у горы — чемодан фанерный с намалеванным посередине красным крестом.
— Доктор, — обрадовался со сна Деев.
— Нет, — покачал головой человек-гора. — Фельдшер.
Слово «нет» фельдшер Буг произносил чаще остальных. «Нет, плацкартные вагоны под лазарет не возьму — окна маловаты. А вот вагон-церковь — в самый раз». «Нет, лазарету не место в центре состава. Нужно переместить в конец». «Нет, с таких коек больные падать будут. Оснастить каждую привязочным ремнем».