Выбрать главу

А они валялись повсюду — на гранитной входной лестнице, на расстеленных вдоль стен газетах — дюжина или полторы маленьких грязных тел, укутанных в тряпье по самые брови и лениво-неподвижных под дождем. Деев наблюдал подобную картину не раз, но никогда не задумывался: отчего же дети лежат снаружи приемника, а не внутри?

По пологому скату для конных повозок Белая поднялась к парадному входу и постучала. Ответа — нет. Постучала еще раз, уже сильнее, подергала плотно закрытые двери — и вновь без результата. Встала на цыпочки и грохнула пару раз ладонью о покрывающую оконный проем фанеру — едва не поранила руку о гвоздь.

Крепость хранила молчание. Лежащие у подножия дети — тоже.

Никто даже не шевельнулся. Несколько пар глаз с вялым любопытством следили за действиями женщины, и лишь один пацаненок — мелкий, с коричневым от загара лицом, похожим на грязную картошину, — уселся поудобнее, чтобы не пропустить представление. К нему-то Белая и обратилась.

— Почему не открывают? — спросила запросто, по-дружески.

Ни тебе властного тона, ни командирского взгляда, удивился Деев. А ведь умеет комиссар по-человечески разговаривать!

Пацаненок помолчал немного, глядя мимо и вверх, откуда сыпались мелкие дождевые капли.

— Поздновато явились, — процедил нехотя. — Завтра уже приходите, с утра они добрее будут.

— Нам сейчас надо, — вздохнула Белая. — Может, есть еще какой способ… Помоги.

И снова ответил не сразу, будто слова долетали до него издалека.

— А мне что с того будет?

— Расскажу, как устроиться в приемник. Чтобы не под дверью тут христарадничать, штанами крыльцо протирать. А чтобы социальные сестры сами тебя под локоток взяли и внутрь провели, умыли, накормили и на паек поставили.

— Брешешь, — осклабился пацан мгновенно, показывая черные зубы.

— Сегодня в полночь на Устье облава: Деткомиссия и милиция будут чесать берег. Пойманных развезут по приемникам. Так что всем, кто хочет под крышу и на паек, быть на Устье до заката. А кто не хочет, пусть дует к чертовой бабушке и не путается под ногами. Усек? Передашь по своим.

Лицо-картошина смялось, недоверчиво поводя бровями и дергая ноздрями.

— Нож мне в сердце, гвозди в глаз! — Белая ударила себя сжатой рукою в грудь, словно вонзая кинжал между ребер, и лицо тотчас разгладилось, заулыбалось заговорщически. — А теперь помоги, — попросила Белая повторно.

Мальчишка встал — медленно, едва шевеля конечностями, будто двигаясь по речному дну, а не по суше, — и подошел ко входным дверям. Повернулся к ним спиной и, вмиг утратив всю свою ленивую плавность, яростно заколотил пятками и кулаками; молотил так истово, что тяжелое, крытое лаком дерево задрожало, а петли заскрипели.

— Шибче надо было колошматить, — пояснил, не прерываясь и чуть запыхавшись от громкой своей работы. — Их только упорством и возьмешь!

— Сказано, нет мест! — разнеслось через минуту откуда-то сверху, из окна.

Но мальчишка все колотил, не снижая напора, и скоро в одной из дверей щелкнул ключ. Пацаненок тотчас брызнул в сторону, и выскочившая из щели метла мазнула по воздуху.

— Вон отсюда, шантрапа! — показалась в открывшемся проеме необъятная женская фигура, помахивая метлой, как разящим мечом. — Вон, к лешему на рога!

— Что за цитадель вы тут устроили? — Белая говорила очень тихо и с такой угрозой, что у Деева захолодело в кишках. — Война давно закончилась.

— У кого закончилась, а у кого в самом разгаре, — не растерялась привратница. — Разнесут же учреждение! Не я виной, что их тут каждый день армия! И куда их всех?

Не говоря более ни слова, Белая сделала шаг вперед, и огромная женщина отступила, опустила метлу. Деев юркнул следом — в плотную темноту здания с наглухо заколоченными окнами.

* * *

— Товарищи, вы к кому? — привратница все еще возилась у двери, запирая последний из нескольких замков и не попадая во тьме ключом в скважину. — Куда же вы, товарищи? Эй!

А Белая уже устремилась по широченной парадной лестнице вверх — туда, где брезжил со второго этажа свет. Деев поспешил было за комиссаром, но споткнулся обо что-то мягкое — едва не упал. И снова споткнулся. И снова чуть не упал. Темнота вскрикнула тоненько, а затем пропищала насмешливо: