Послышалось хныканье:
- Велько... братко... - дрожа от страха, прошептал какой-то малец.
- Тихо ты... кипчаки рядом, - через некоторое время отозвался, видимо, брат мальца. - У них псы... учуют и порвут.
- Велько... - не унялся малец.
Ешка усмехнулась. Стоит показаться ребятам. Чтоб сидели тихо, как неживые. Или... Нет, младенческая кровушка не для неё.
Ешка в один миг оказалась рядом с раскидистой ивой. Как же громко бьётся в страхе человеческое сердце! Прямо на весь лес. Зато движения полуночницы беззвучны для людей.
Раздвинула ветки рукой и глянула на скорчившиеся фигурки.
- А-а! - придушенно выдохнул старший, увидев Ешку.
Малый же просто сомлел от взгляда нежити.
То-то... Прячетесь -- так станьте опавшей листвой, стволом дерева, травой. А то разболтались... Ешка двинулась дальше. Её провожал дробный перестук испуганных сердчишек.
Жалко ей ребят? Да ничуть... В лесу одна заповедь - выживи. А не можешь -- умри. Да и смерти здесь нет. Просто одна жизнь перейдёт в другую.
А вот и поле со всходами.
Ешка по привычке пошла межой.
Рожь серебрилась в лунном свете, казалась тьмой маленьких копий.
Смрад от гари стал нестерпимым. А тут ещё собачий вой взметнулся в небо. Ага, почуяли... бегите прочь. Пёсья кровь - только на время бескормицы. Но вам-то это откуда знать.
Стреноженные лошади паслись на молодых ростках, которые должны были подняться, заколоситься, вызреть и прокормить целое село. Не заколосятся, да и кормить некого...
Кони зафыркали, стали сбиваться в табун. Надрывно, жалко заржала испуганная молодая кобылица. Нет, не из-за Ешки. Это уцелевший овинник пощекотал брюхо лошадке. Только теперь, после огня, он не будет её пестовать. Нащупает полную жилу, да и вонзит в неё единственный зуб. А утром первыми найдут падаль вороны...
За полем, которое вмиг кончилось -- словно половик из-под ног выдернули, Ешка увидела телеги, составленные кругом возле громадного костра. Тошнотно завоняло каким-то варевом.
Ушкан оказался не прав -- у страха глаза велики. Не все из села были мертвы, несколько молодых баб и девок тихонько подвывали, связанные. Их охраняли трое кипчаков, похожие на горбатых из-за колчанов. К ним подошёл ещё один, видно, согнутый от старости. Что-то гортанно крикнул. Сторожевой обрезал верёвку, которая связывала запястья девки с длинным шестом, потащил несчастную к костру.
И тут Ешка ощутила странное беспокойство. Ей не было дела до кипчакских полонянок. Такова жизнь -- первым хлебает тот, за кем сила. В ночи скрывался кто-то, чья мощь больше, чем Ешкина, чем всей нежити разом. Чьё-то присутствие заставило полуночницу вздрогнуть, задрожать и чуть ли не податься назад, в лес, под защиту её хозяйки -- Мары.
Ешка всё же подобралась поближе.
Услышала рёв. Это был крик не человека, не животного. А твари, какой не видывали ни свет, ни мрак.
Возле костра, прикованная цепями к железным крюкам, вбитым в землю, стояла гигантская птица, взмахивала громадными крыльями, рождая ветер. Сухие травинки, пыль и даже мелкие щепки взмывали вверх. Могучие лапы с хищно торчавшими когтями взрывали дёрн, швыряли его в стороны, бряцали оковами. Голова чудища была скрыта колпаком, похожим на ведро.
Согнутый кипчак, совсем не остерегаясь, подошёл к чудищу, вытащил из-за пазухи рожок и дунул в него. Пронзительный звук словно просверлил темноту, но успокоил огромную птицу. Она осела, растопырила перья.
К чудищу вытолкнули пленную девку, которая сомлела, кулём повалилась на землю. Кипчак шестом подцепил край колпака и сшиб его.
Если бы Ешке были доступны чувства, она бы закричала от страха.
На птичьем теле была человеческая голова, только вместо рта -- громадный клюв. Он открылся, и снова послышался ужасный рёв.
Кто это? Чьи глаза горят алым пламенем? Может, птица-див, о которой сказывали люди?
Чудище склонило голову набок и вдруг быстро вытянуло шею, рвануло клювом шею девки-полонянки, разом обезглавив её. Отшвырнуло голову, которая покатилась к ногам глазевших на зрелище кипчаков, но зацепилась всклоченной косой за что-то и остановилась, уставив вверх остекленевшие глаза. Чудище принялось громадными кусками пожирать плоть.
Странно, но Ешку снова стал корчить голод. Запах крови и разодранного нутра в холодном ночном воздухе породил нестерпимое желание прямо сейчас, в этот миг, вкусить чей-то тёплой жизни.
Не помня себя, подчиняясь только жажде, Ешка подкралась к сторожившему пленниц кипчаку, который тоже наблюдал за мерзким пиром. Шея кряжистого и невысокого воина была защищена сеткой, спускавшейся из-под шапки.
Но одна из женщин вдруг увидела Ешку. Близкий ли конец жизни сделал её зрячей во тьме, сама ли полуночница, оголодав, явилась ей, но полонянка без всякого страха, равнодушно поглядела на ту, которая служила Маре и если не приносила смерть, то была её предвестницей. Закинула голову, открыв шею, потом снова посмотрела.
И Ешка поняла её. И приняла жертву.
Насытившись, заметила, что вроде как стала выше.
Кипчак, наверное, почувствовал всего лишь, что какая-то мошка ужалила его между ухом и скулой. Поднял руку, чтобы отогнать, но неслышно осел на землю.
Другие кипчаки вдруг суетливо что-то стали толкать себе в уши.
Нажравшееся чудище со зловонием и жуткими звуками отрыгнуло кости. Подняло башку с погасшими глазами к небу и... запело.
Ешка не слышала таких звуков на земле. Всё живое вокруг стало впадать в оцепенение.
Теперь понятно, как кипчакам удалось разорить большое село, где в каждой избе были защитники и оружие. Пока княжьи разбойники разгоняли Круг, убивали и насильничали, враги ворвались в село и порешили, повязали всех под пение птицы. Мальцы, что прятались в лесу, наверное, утром незаметно сбежали. Может, ещё кто-то уцелел...
Ешка пошла прочь. Ей больше нечего здесь делать.
Возвращалась другой дорогой, сделав крюк по полю. Наткнулась на мёртвые тела женщины и малой девки. На них валялись кверху лапками крупные жуки-падальщики. Наверное, уже было начали своё дело, но оцепенели. Ешка стянула с покойницы рубаху, панёву и платок. Для чего? А если вдруг белым днём придётся показаться людям? И кипчакам тоже.
Натянула на себя страшно неудобную одёжку.
Поодаль показались ещё двое врагов, которые волокли недвижное тело. Неужто мальцам было мало Ешкиного урока, и старший попался? Нет, вроде взрослый мужик. Да это ж непутёвый Ушкан, злосчастный насильник! Не шевелится из-за пения чудовищной птицы... Мёртвый-то он зачем врагам?
Кипчаки заметили Ешку, быстро-быстро забормотали по-своему. Ага, подивились, как девка может не валяться без дыха. Ну что ж, не гонять ведь их по полю?
Ешка словно полетела над землёй и в один миг оказалась возле кипчаков, которым жить осталось совсем недолго.
С первыми рассветными лучами Ушкан очнулся. Не сразу признал Ешку, поразился:
- Ты это... вроде как подросла... И краше стала...
Ешка сверкнула на него глазами, и Ушкан зажал рукой рот.
Увидел мёртвых кипчаков и не смог смолчать:
- Кто их?.. Ты?
А потом забеспокоился:
- Бежать нужно! Мы тут на виду сидим. А вдруг кипчаки станут лес жечь? А если нас увидят? Тебе-то что... а я...
Ешка сказала:
- При них громадная птица-див. Как запоёт -- все без дыха валятся. Коли её не убить, враги на другие сёла пойдут.
- Птица-див? - вновь поразился Ушкан. - Пуще того нужно бежать!
- Да кто тут нежить -- ты или я? - разъярилась Ешка.
Она скоротала ночь в думах, не в силах тащить тяжеленного Ушкана. И уйти не смогла почему-то... Всё не давала ей покоя чудовищная птица. Не можно ей вопить там, где был Ешкин Род и где сейчас началась её новая жизнь. Чужая эта тварь!