Под крылом Ли-2 проплывали леса и реки освобожденной многострадальной, столь милой сердцу Белоруссии.
А сколько земли проплыло под крыльями моих боевых самолетов за годы войны! Голубые просторы, зеленые поля, синие горизонты Украины, заснеженные дали Подмосковья, горящая, обожженная земля Сталинграда, необозримые калмыцкие ковыльные степи, равнины Крыма и Таврии, Донбасс, Прибалтика и даже Пруссия.
Как ни грустно было прощаться с фронтовой семьей и привычным фронтовым бытом, я был рад предстоявшей учебе [149] в академии: война кончается, а для защиты Отечества в будущем потребуются образованные офицеры, способные освоить не только новейшую боевую технику; но и оперативное искусство. Об академии раньше я не мог и мечтать. Теперь, чем больше вдумывался в происшедшие в моей жизни перемены, тем ответственнее казалась предстоявшая мне учеба.
Сдали предварительные зачеты по русскому языку, географии, математике. И все, кто прибыл с фронта, были зачислены в Военно-воздушную академию. Здоровые, сильные ребята, каждому из которых не было тридцати, давно отвыкшие от парт и столов, в тесном помещении аудитория даже сами себе казались громоздкими и неповоротливыми: нам не хватало простора аэродромов.
Зима прошла в напряженной учебе. А на фронтах еще шли ожесточенные бои. День наш начинался с осмотра обзорной карты, утыканной красными флажками, которые все тесней окружали логово фашистского зверя.
* * *
После сдачи экзаменов по общеобразовательной подготовке нам предоставили короткие каникулы. Это совпало с великим событием: советские войска, овладев столицей фашистской Германии — Берлином, принудили врага к полной и безоговорочной капитуляции. Великий час настал! Война закончилась полной победой советского народа над фашизмом!
С этой радостной вестью мы и разъехались по домам. Я отправился к своей семье. Поездом добрался до Белой Церкви, а оттуда на попутной полуторке — в сторону Володарки. На околице села шофер остановил машину:
— Приехали, слезайте.
Спрыгнув на землю, осмотрелся. Сюда я попал впервые. Невдалеке на зеленой лужайке разговаривали две женщины. Рядом рвала цветы маленькая белоголовая девочка.
Ба! Да это же Надя и ее подруга Тоня. А девчушка — моя дочка Лиля.
Бегу к ним! Мы обнимаемся, что-то говорим друг другу, смеемся и плачем.
Вскоре увидел и отца. Он сильно постарел, но держался молодцом.
Места вокруг были красивы. Западную околицу села омывала тихая Рось, с севера подступал старый сосновый бор, тянувшийся вправо и влево по берегам реки. На востоке лежали обширные степи. [150]
Мы с Надей подолгу гуляли в лесу, собирали ранние грибы. Она показала развалившуюся хату пасечника, где ее ранили каратели во время облавы на партизан. По утрам все вместе ловили с лодки окуней. Отпуск пролетел быстро...
Вернувшись в академию, мы узнали, что в июне в Москве состоится Парад Победы.
Нашей академии, как и другим, предстояло принять участие в этом торжестве. Перед парадом мы много тренировались на аэродроме. А 24 июня отлично прошли по Красной площади торжественным маршем, запомнив этот день на всю жизнь...
* * *
Зимой сорок седьмого года, когда мы уже учились на основном курсе академии, меня однажды пригласили к скульптору. Отыскав студию, я представился скромно одетому человеку, невысокого роста, лет сорока пяти, с внимательным задумчивым взглядом.
— Томский, — протянул он небольшую сильную руку и, оглядев меня, добавил: — Николай Васильевич.
Рука у мастера была холодной, да и в самой студии было холодно, сыровато. Во время разговора изо рта шел пар.
— Как же вы работаете при такой температуре? — спросил я, оглядывая длинное помещение, заставленное глиняными фигурами и бюстами.
— Ничего не поделаешь, — мягко улыбнулся Томский. — Топят слабовато, пока еще не хватает топлива... Ну что ж, приступим. Снимите шинель, садитесь вот сюда.
Я сидел в кителе при всех орденах и знаках различия в позе, которую подсказал скульптор, а он потянулся к зеленоватой сырой глине, внимательно рассматривая меня. Работал Томский вдохновенно, глаза его светились страстью творчества.
Спустя два часа Николай Васильевич устало сказал:
— На сегодня хватит! Благодарю за долготерпение. Приходите снова по моему приглашению.
Дней через десять, явившись в студию, я застал скульптора за работой. Перед ним сидел широкоплечий, с энергичным, красивым лицом полковник, с двумя Звездами Героя и при орденах. По характерному прищуру карих глаз, по черным аккуратным усикам и волнистым густым волосам я сразу узнал прославленного истребителя Ленинградского фронта Петра Афанасьевича Покрышева, а он улыбнулся мне, как давнему знакомому. [151]
Через месяц Николай Васильевич сказал:
— Теперь вы свободны...
Той же зимой один из преподавателей уступил мне комнату в своей квартире. Приехала жена с дочерью, и мы зажили всей семьей. Под Новый, 1948 год, когда на улице мела метель и деревья потрескивали от мороза, к нам неожиданно ввалился засыпанный снегом старший лейтенант, командир звена из бывшего нашего полка Борис Сиволдаев.
— Откуда? — обнял я друга.
— Из самого Порт-Артура. Еду в отпуск. Ждите и других гостей. Переучились мы на Ту-2, — рассказывал за новогодним столом Сиволдаев, — и держали рубежи на дальневосточной границе против Квантунской армии японцев. Надо было покончить с милитаристами в Азии и с кровопролитной войной. В составе 12-й воздушной армии маршала авиации Худякова и войск Забайкальского фронта громили укрепленные районы японской обороны. Преодолели перевалы Большого Хингана и заняли долину Мукдена. Японцы капитулировали, но бои продолжали. Наши разведчики летали в глубокий тыл врага с посадкой на его аэродромах.
Так открылась передо мной еще одна славная страница истории нашего 10-го гвардейского Киевского Краснознаменного, ордена Суворова II степени авиационного полка.
* * *
Мне выпала честь вместе с другими товарищами получать в Кремле орден Красного Знамени, которым была награждена наша Военно-воздушная академия; Делегацию возглавил генерал А. С. Колесов. Иван Кожедуб и я были при нем ассистентами.
До этого я не бывал в Кремле. Не могу передать, какое радостное волнение испытал в тот день. Сколько приходило сюда прославленных сыновей и дочерей нашей Родины! Сколько имен тех, кто отличился в труде и в боях, прозвучало под сводами этих величественных древних залов! Скольким фронтовикам вручал здесь награды и в дни войны наш Всесоюзный староста М. И. Калинин. И не случайно, наверное, именно он, говоря о защите нашего государства в день празднования двадцатипятилетия ВЛКСМ, подчеркнул: «Военно-Воздушный Флот был создан нами буквально заново. И здесь комсомол сыграл не меньшую, а, пожалуй, еще большую роль, чем в Военно-Морском Флоте. Усилия народа и, в частности, комсомола дали богатые плоды в настоящей войне. Имена воспитанников комсомола — дважды Героев [152] Советского Союза Александра Молодчего, Бориса Сафонова, Дмитрия Глинки, Василия Зайцева, Михаила Бондаренко, Василия Ефремова; Героев Советского Союза Николая Гастелло, Виктора Талалихина, Петра Харитонова, Степана Здоровцева, Михаила Жукова и многих других послужат будущим поколениям летчиков образцом беззаветного служения Родине и высокого летного мастерства»{5}.
В Кремле все было красиво и значительно, все дышало историей и величием нашего времени, нашего народа.
У небольшой трибуны, освещаемой мягким светом, как-то незаметно появился улыбающийся Михаил Иванович Калинин со своими помощниками. Первым был зачитан Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Академии ВВС орденом Красного Знамени.
Вручив орден, Калинин пожал нам руки. Я глядел на Михаила Ивановича, и мне казалось, что знал его с самого детства. А он смотрел на каждого из нас так ласково, как смотрит отец на любимого сына. Таким и запомнился мне навсегда М. И. Калинин.
* * *
Зимой сорок восьмого года я получил официальное приглашение из Сталинграда приехать на торжественное собрание, посвященное пятилетию разгрома немецко-фашистских оккупантов в Сталинградской битве. При этом сообщалось, что на проспекте Ленина, в сквере рядом с площадью Павших борцов, установлен мой бронзовый бюст. Открытие его было приурочено к пятой годовщине нашей победы в великой битве на Волге.