— Это как же они подтянут нас? По наряду, что ли, дадут?
— Пусть попробуют!
— Подтянуть-то они могут, — дождавшись, пока прокричатся удивленные и рассерженные красноармейцы, начал опять Артем. — Начнут в газету писать, на собрании поставят вопрос, да мало ли? Как-никак, а нам это в пику.
— За собой пусть смотрят, — зубами вытягивая ремень из сшиваемого чембура, заворчал Карпушев, здоровенный, с нависшими густыми, бровями красноармеец. — Они вон ухи рубят лошадям, а туда же! «На собрание поставим!» Мы тоже можем поставить. Зиму-то по три лошади убираем, бережем, а они пришли на лето, да еще нам указ хотят сделать!
— А и могут. Что ты с них возьмешь? — проворчал кто-то.
— Все-таки нам дожидаться этого не след, — заметил Липатов.
— Не след-то не след, это фактура, что не след.
Бегали оконные от заходящего солнца зайчики по койкам. Хмурились красноармейцы. Лазали в затылок корявыми пальцами, пахнущими лошадью, ружейным маслом и клинковой сталью.
— А ведь поставят, черти, возьмут и поставят! Почему, скажут, у вас во взводе самовольные отлучки? Почему спят в наряде? Воров, скажут, наплодили? Так готовитесь к защите Советского Союза? Так укрепляете Красную Армию? Тут лошадиным ухом не отделаешься. Главное, что не один Ковалев спал да в самовольную отлучку ходил, не свалишь!
— Тут, товарищи, что есть, то есть. Не скроешь, так и придется сказать, что есть, мол, — заговорил опять Куров.
— Это кому сказать? Второму взводу?
— Прощенья, что ли, просить? — опять схватились красноармейцы.
— Им придется сказать: «Было, мол, товарищи, и беремся, мол, мы это исправить».
— Ну уж это извиняюсь! Пусти-подвинься, чтобы мы пошли к ним!
— Исправим, мол, — продолжал Куров торопясь, чтобы его не прервали. — Берем, мол, на себя обязательство и вас на это вызываем, чтобы у вас тоже не было никаких проступков. Вызываем на социалистическое соревнование.
— Как?
— Это как на заводах?
— Как на заводах. Берем, мол, на себя обязательство коня сберечь и вас на это вызываем.
Куров встал с койки и уже махал рукою, как на собрании. Красноармейцы повернулись к нему, и даже Карпушев бросил свой чембур.
— Вот это правильно! Насчет лошадей-то у них не того.
— Берем, мол, на себя обязательство давать по стрельбе семьдесят процентов, а вас вызываем на шестьдесят.
— Заслабит их с шестидесяти-то?
— Кишка тонка!
— А пусть! — вскочил Миронов. — Пусть! Они нас подтянуть хотели? Вот пусть они шестьдесят дадут, тогда и подтягивают!
— Берем, мол, — звенел Куров, — берем, мол, на себя обязательство срубать девяносто процентов лоз, а вас вызываем на семьдесят пять!
— На семьдесят пять? На восемьдесят! — крикнул Миронов. — А мы сто!
— Нно-но, разошелся! — загудел Карпушев. — Сруби сперва девяносто. Прыткий больно!
— Обязуемся, мол, семьдесят уколов из ста делать пикой по мешку и по соломенному арбузу, а вас вызываем на шестьдесят! Беремся ехать на четыре препятствия не больше как с одной закидкой, а вам даем две закидки!
— Глуши их, Куров, дави! Не подмажем!
— Обязуемся, мол, проработать и изучить шестнадцатую партконференцию, организовать красноармейскую коммуну, а второй взвод вызываем на проработку, разъяснение родным через письма. Третий взвод — на вовлечение своих хозяйств в деревенские колхозы и на организацию в Подберезье своего колхоза.
— Куров! Стерва ты! Сволочь! Что же ты молчал, скуластый черт? Да мы бы давно!..
— Пиши объявление, а мы подпишемся! Так и пиши: вызываем, мол, и никаких гвоздей.
Оглядываясь на стену, за которой глухо гудел второй взвод, они ей хитро подмигивали, кивали головой, заранее торжествуя победу. Тогда они знают, что скажут. Тогда они... Нет, они ни подсмеиваться, ни ругать и выговаривать им не будут. Они сочувственно покачают головами и скажут: «Слабовато что-то у вас, товарищи, слабовато. Подтянуться надо». И увидят они тогда, как зашныряют второй и третий взводы глазами, не зная, то ли ими смотреть, то ли спрятать куда.
— Пиши, Артем, потом делегатов — и как снег на голову...
Сопели, крутили языками в уголках потрескавшихся губ. Мусолили карандаши, подписывая вызов, таращили глаза, удивляясь, как это просто можно оставить свою фамилию на бумаге. Не думали они, что этот вызов сделает коренной перелом в эскадронной жизни, наполнит их тревогами, сгустит общественную ответственность за себя, за взвод, за весь эскадрон. Не предполагали они, что этот договор будет определять и праздники и сухие, горячие будни.
Взъерошившийся взвод тут же выбрал делегацию. Вошли в нее Куров, Карпушев и Миронов.