— Им некогда! — захлебывался он. — Им заниматься надо! Где и когда это видано?! Ты знаешь, тот, Люшкин, который хотел зарубить Ковалева, учит сейчас троих рубить с деревянной кобылы. Они носят лозу на себе и рубят целыми вечерами. Когда мы ходим на занятия, они просят меня замечать время, есть ли, дескать, сто двадцать шагов в минуту. Договор! Когда первый взвод рубил, они подговаривали освобожденного от занятий Шабалина сходить и подсчитать, сколько лоз взвод срубит. Ты понимаешь?
Бегая, он ронял табуретку, ставил ее и в потемках налетал снова.
— Ты понимаешь? Эти пятеро, что вернулись из Витки, принесли старой ветоши для чистки винтовок и поделили между товарищами. Эх, черт! Уж больно жизнь-то, жизнь-то, Колька, хороша!
Он убежал так же стремительно, как и пришел. От него остались сваленная табуретка, еле ощутимый запах лошадиного пота и еще что-то неуловимое от жизни, которою жил эскадрон. Первый раз Хитрович видел Ветрова таким, как сегодня. Романтика! Ага, значит, страсти и ему присущи, значит, и он из того же теста сделан?
На следующий вечер Хитрович внимательно приглядывался к Ветрову в поисках изменений в нем, но не увидел их. Ветров был спокоен и разговаривал без беготни и выкриков. Он сел на свое обычное место и спросил о ноге.
— Опухоль спадает. Врач говорит, недели две еще полежать.
— А ты как? Сам-то как чувствуешь? — спросил Ветров, не доверяя врачу.
— Немного больно.
— Что читаешь?
— Читаю... Нет, не читаю, — вдруг удивился Хитрович.
— Хочешь, я тебе что-нибудь принесу? — предложил Ветров.
«Большевика» сейчас всучит», — подумал Хитрович и, испугавшись, что прямой отказ обидит Ветрова, соврал:
— Немного оправлюсь... потом...
Ветров бросил на него косой взгляд и заиграл желваками.
Пришел Силинский, красноармеец второго взвода, и, поздоровавшись за руку, сел, неловко откашливаясь.
С плаца послышались выкрики тренирующихся футболистов.
— Ну, я пошел, — сказал Ветров. — Выздоравливай.
Хитрович, стараясь поправиться, попросил:
— Принеси что-нибудь...
Еле заметная улыбка досады скользнула по губам Ветрова.
— Ладно!
И, когда вышел, досада опять охватила его. «Неужели пропащий?»
От госпитального окна, увидя Ветрова, отошла, неловко отряхивая кофточку, девушка. «Вот еще. Этого недоставало. Что они лезут к нему?» Он так взглянул на нее, что она попятилась, будто он шел на нее с угрозой.
Анисья, — это та самая, что встретилась Люшкину, — дождавшись, когда Ветров, сердито вышагивающий, скрылся за поворотом, вернулась к окну и неуверенно, несколько раз отдергивая руку, как от ожогов, побарабанила. Скрипнул засов — и, лязгнув непромазанными стеклами, окно открылось. В раствор выглянул Силинский и, увидев девушку, смешался.
— Вам кого?
Анисья испуганно смотрела на него, вздрагивающим пальцем навертывая оборку кофточки.
— Вот это... ему, — подала она узелок с яйцами и сороковкой молока. — Коле, товарищу командиру...
Ошарашенный Силинский едва успел взять узелок. Анисья отпрянула от окна и убежала.
9
Предвечерний закат вытянул березовые тени. Деревья слились в сплошную массу, только кое-где оставляя неровные, как кружева, просветы.
Усевшись на корточки, красноармейцы курили, поджидая Курова, застрявшего зачем-то в эскадроне.
Карпушев, навалившись на березу, с подогнутыми до самого подбородка коленками, читал газету.
— Где же Артемка-то пропал?
— Черт его знает! Жди его, как барина.
— Можно и без Артемки поговорить, — нахмурился Миронов. — Без Артемки скоро до ветру не будете ходить. — Он пересел с ноги на ногу и плюнул сквозь зубы.
— Ты Артемку не трожь, — прогудел Карпушев. — Артемка — башка, вот что.
Красноармейцы легли на траву поудобнее и, покусывая соломинки, замолчали.
— А ежели, ребята, который женатый, тогда как? — спросил один, разглядывая нависший подол березы.
— Чего как?
— В колхозе-то? И ежели ребенок есть, а у других нету?
— И у других будут. Что они, холостые, что ли, останутся?
— Нет, все-таки? И потом вот — жить. Как вот там будет? Разны дома-то будут, или в одном все, как вот? Все-таки интересно.
— Черт ее знает как.
— А если там, в одном доме-то? Тогда как-то... неловко.
— Все сообща будет, — подмигнул ребятам Миронов. — Бабы и все такое.
— Не болтай зря, — оборвал Миронова Карпушев. — Как нам поглянется, так и будет.
— А если нам чужая баба поглянется?
— Дурак! Тебе только бабы!
Баскаков, ерзавший на траве, вскочил и, оглядываясь на лежавшего Миронова, сердито зашагал к эскадрону.