— Но мы, конечно, сразу так не поедем. Сначала будем ездить шагом, затем рысью и только потом галопом.
Ветров показал, как нужно ехать шагом и рубить по подразделениям.
— Выезжайте, правофланговый!
Выехавший красноармеец перед лозою по команде «руби» сделал только «раз», то есть занес клинок, а по команде «два» ему вдруг показалось, что он сейчас разрубит лошади голову, в глазах у него замутилось и, зажмурившись, он тихо опустил клинок в исходное положение.
— Что же вы? — подъехал к нему помкомвзвода и, увидев вспотевшее, бледное лицо, приказал ему вложить шашку в ножны.
— Рубите пока пустой рукой, будто клинком. Ездите вон в стороне и рубите. Это первый раз только так, а потом пройдет.
Следующий выехал смелее, сделал все приемы и, хотя первые лозы пропустил, но все же клинком взмахнул. Когда же у второго станка клинок царапнул лозу, у него забродил кавалерийский задор, и уже последнюю лозу он рубанул с силой, отхватив у ней вершину напрочь.
— Так, так, — похвалил его Ветров, — у вас в следующий раз дело пойдет. Правильнее и смелее. Следующий!
Красноармеец Люшкин задергал, зачмокал, но конь только крутил хвостом и топтался, а от взвода — ни на шаг. Ветров, подскочив, вытянул коня плетью, конь ивкнул, взлягнул и, пробежав по фронту, пристроился на левый фланг.
— Садитесь на моего, товарищ Люшкин, а того дайте мне.
Ветров соскочил с коня и подал Люшкину поводья.
— Только не дергайте поводья и не нукайте, этот пойдет. Езжайте!
Люшкин, больше всего боявшийся рубки и прыжков, готовый вместо них отнести какие угодно наряды, выехал напропалую, на «куда вынесет».
Перед лозой у него закружилась голова и, не дожидаясь команды, он взмахнул клинком и рубанул; в этот момент конь прыгнул в сторону, не удержавшийся Люшкин вылетел на землю.
Он слышал, как мимо него проскакал Ветров, красноармейцы кричали: «Лови, лови», а когда поднялся и вытер вымазанное пылью лицо, Ветров уже возвращался обратно с брыкающимся на поводу конем. Первой мыслью Люшкина было: что́ с лошадью, — на нее он и взглянул. Голова лошади была цела, но без уха.
— Отведите в ветоколоток, — подал Ветров поводья левофланговому. — Можете сами идти к лекпому? — обернулся он к Люшкину. — Идите.
Ветров начал что-то объяснять красноармейцам, чего уходящий Люшкин уже не слышал.
Он шел в эскадрон без дум, машинально, еще не осознав, он виноват в происшедшем или обстоятельства. На полдороге ему встретился сорвавшийся с привязи вороной жеребец. Цепочный чембур, вырванный вместе со скобою, гремел разноголосыми колокольцами. Жеребец, боясь заступить, нес чембур немного в стороне, как пристяжной, откинув голову влево. Из конюшни выскочил дневальный и, размахивая малиновой фуражкой, кричал:
— Бур-лак сорвалсы-ы! Убирайте кобыло-ов!
Бурлак пользуется в эскадроне нехорошей славой уроса и злобного лягаша. За время пребывания в эскадроне он покусал не одного ротозея-дневального, за что был нелюбим красноармейцами и, несмотря на запрещение, неоднократно жестоко бит. Люшкин знал о его похождениях по прикрашенным рассказам кадровиков и однажды вечером специально ходил, в конюшню посмотреть. На фанере у стойла было написано: «Бурлак. Осторожно, бьет задом и передом и кусает зубами. Уборщик Карпушев». Жеребец встретил тогда Люшкина злыми, налитыми кровью глазами и предупреждающим всхрапом.
Когда Люшкин обернулся, наперерез жеребцу скакал Ветров. От офицерского кладбища навстречу Бурлаку бежала группа пеших красноармейцев. Едва Ветров поравнялся с Бурлаком, как тот вскинул задом, и лошадь Ветрова, прихрамывая, заковыляла в сторону.
— Тпру-у! Тпру-у! — доносилось с поля, а Бурлак несся прямо на отскакивающих красноармейцев, будто их тут и не было. С конюшни на неоседланном комиссаровом Банате во весь опор проскакал комэска Гарпенко с длинной жердью, на конце которой болталась веревочная петля. Бурлака комэска догнал у старого учебного окопа, где тот поймал-таки одну лошадь и, схватив ее зубами за гриву, давил к земле; а лошадь ревела протяжно и горько.
Когда Гарпенко поравнялся с ним, Бурлак бросил лошадь и с места махнул через окоп, но аркан Гарпенко догнал его и крепко захлестнул шею. Жеребец, оседлав жердь задними ногами, остановился.
— Поймали, — облегченно вздохнул Люшкин. Шагов через пять он внезапно остановился: куда и зачем он идет? Ах да, к лекпому. Но ведь у него ничего не болит, он выпал из седла мягко, на спину, и небольшой ушиб давно уже прошел. Зачем же он пойдет к лекпому? Может, вернуться?