- Да, особенно принимая во внимание мой костюм при знакомстве.
- Превратности боя... Но вы скажете, леди Кассандра, с чего это вы проявляете такой пылкий интерес к моему денежному ящику?
- Плевать нам на деньги и на ящик. Если у вас не было груза и все деньги целы, значит, все остальное было с пиратского судна и мы можем пользоваться всем без угрызений совести. У нас несколько десятков раздетых и разутых людей. Нам многое могло бы пригодиться, от рубах до котелков, а особенно оружие.
Старший Мэшем заерзал на стуле.
- Но продовольственные запасы...
- Ну уж это слишком, сэр! Вам жаль покормить людей, которые вас выручили.
- Смотря как долго, - возразил он. - Черт вас побери, леди, - ох, прошу прощения, сорвалось! - если бы меня выручил из беды кто-нибудь порядочный с точки зрения закона, а не беглые негры, я бы зашел в любой порт, починил бы такелаж, набрал бы команду и отправился дальше. А куда я сунусь с вашими рожами?
- А без нас вы тоже никуда не сунетесь. У вас народа - полторы калеки, в тихую погоду с парусами не справитесь. А сейчас сезон штормов, не дай бог налетит...
- Что же вы предлагаете делать?
Я предложила ему то, что нам днем предложил куманек: плыть к укромным островам Хардинес-де-ла-Рейна. А там видно будет, что делать дальше.
- Хорошо, - буркнул Мэшем. Видимо, эта перспектива ему не улыбалась, но спорить он не мог.
Даниэль, неслышный как призрак, переменил блюда.
- Сэр Джонатан, скажите, не были ли вы знакомы с Адрианом Митчеллом, вашим коллегой?
- Как же, знаю: видел его с полгода назад в чьей-то гостиной... он лет десять тому назад, если не больше, попал в такую же переделку, как мы сейчас. Его здорово пощипали тогда, но все же старик не обанкротился и снова развернул дело. А откуда вы его знаете, позвольте спросить?
- Много знаю, - отвечала я, - потому и не сплю спокойно.
Дальше разговор вертелся о пустяках.
Младший Мэшем весь вечер не произнес ни слова, только все нас рассматривал, особенно меня. Приятный молодой человек, почти мальчик, - лет восемнадцати, высокий, голубоглазый блондин, как полагается доброму англичанину. Я на него внимания не обратила поначалу.
Мы расположились в каютах офицеров, убитых в стычке с испанцами: Каники, Идах с женой, мы с Факундо и Пипо. В свою каюту я распорядилась перенести Серого и устроить со всем возможным удобством. Остальные разместились в кубрике вместе с английскими матросами. Англичан, конечно, могло тошнить от подобного соседства. Нас это не волновало. Черным было запрещено задирать белых, а белым - черных. Куманек был суров:
- Черный, белый, - наплевать! Замечу свару - выкину за борт любого шлюхина сына, кто бы ни начал, поняли?
Его боялись негры, а англичане не смели перечить. Они были безоружны; об этом мы позаботились.
В нашу каюту я принесла кое-что существенное. Это был покарябанный, побитый, видавший виды железный ящик. Замок мы с него сбили еще днем, когда обшаривали судно. Ящик был полон серебра. Рядом примостился другой, поменьше и подобротнее, на две трети наполненный золотом и всякими побрякушками, от дешевых браслетов дутого золота до бриллиантовых колье. Мэшемам это не принадлежало. Другое дело, как это могли использовать мы?
Хозяйская каюта располагалась за переборкой. Мы нарочно поселились к ним поближе - для присмотра за джентльменами. Но разговаривали без стеснения: мы их понимали, а они нас нет.
Вышколенный Даниэль принес кофе и сигары. В пламени свечи плавал сизый дым.
- Так ты собралась плыть с ними в Англию, Сандра? - спросил Каники.
- Лучше бы завезли меня сначала а Лагос, - проворчал Идах.
Смысл этой фразы дошел до меня не вдруг. Я еще почесала в затылке - а потом вдруг разразилась ругательной импровизацией во много ярусов, путая проклятия трех языков, куда там боцману, и хохотала как сумасшедшая, топала ногами по полу, и в полном восторге так завезла дядюшке по спине, что у того екнула селезенка:
- Негры, к чертям собачьим Лондон! Домой, домой, едем домой!
Как, почему я об этом не подумала раньше? Уму непостижимо, что за помрачение нашло. Или уж так прочно отложилось в голове, что дом недостижим, что тысячи, десятки, сотни тысяч чернокожих пересекали Атлантику в одном направлении и никто никогда - в обратном?
Но мы-то были не кто попало.
Вот они, трубы Олокуна!
Вот о чем бог моря, предвестник перемены ветров, предупреждал меня тревожным гулом своих раковин.
- Каники?
Он улыбался невозмутимо, сидя прямо на полу у стенки, и держал горящую сигару двумя пальцами - большим и указательным.
- Как же ты, брат?
Он отмахнулся от облака дыма:
- Да я тут думаю кое о чем, - сказал он неопределенно. - Снарядить корабль в Африку - это не раз плюнуть. И тебе еще придется уговаривать англичан.
- Вот уж нет, - заявила я. - Это будет проще всего остального.
Легли поздно, взбудораженные и встревоженные. Неужели дом? Солнечный, золотой дом в стране, где все равны, потому что все черны? Долго не могли уснуть.
Не спали и в соседней каюте. Через дубовую переборку отчетливо доносились голоса.
Я прошу меня простить: я знаю, что подслушивать нехорошо. Однако школа лондонских горничных к этому просто обязывает (а, впрочем, и не лондонских тоже). Меня извинит то, что речь шла обо мне.
- Какая женщина, дядя, какая женщина! А шарм, а спокойствие! А как держит себя!
- Да уж, стоит голяком среди полсотни мужчин, и хоть бы бровью повела.
- С такой фигурой можно вообще ходить без одежды.
- Что думаешь, а в Африке так и ходят...
- А выговор! Какой у нее безупречный английский! А манеры? Это уникум какой-то.
- А еще хороший комплимент - скажи, как владеет ножом. Она убила в это утро пятерых, мой мальчик. Но за это я премного благодарен, иначе бы мы с тобой сидели сейчас не в каюте, а в трюме. Беглая рабыня, шустра бабенка эта необыкновенно, награда за ее голову, надо думать, не мала. Они все хороши, эти рожи, видел ты их за ужином! А этот косой черт! А тот размалеванный! Ужас! Наверняка за ними много чего числится. И откуда она, черт ее дери, знает Митчелла? И что за шум они подняли там за стенкой? И что с нами будет завтра? Ох, у меня голова сейчас треснет!
Возникла пауза, после которой молодой Мэшем мечтательно произнес:
- Но все-таки, дядя, какая женщина!
- Ты рехнулся, - ответил старший. - Ты точно рехнулся, Санди. У тебя отсырели в трюме мозги? Ты всегда любил брюнеток, но не настолько же жгучих! Ладно, мы не будем обсуждать, кто она и что натворила. Прими в соображение хотя бы то, что она может тебя уложить одной левой, если ей что-то не понравится, а ее верзила муж отшибет тебе голову щелчком. Милое дитя, что сказал Джо Доу? Она ему говорила, что серая здоровенная собаченция, которую полудохлой притащили с барки, ни более ни менее как ее сын. Дикость, Санди, совершеннейшая дикость. Выкини из головы весь этот вздор и думай о деле.
Тут мистер Санди пустился в длинную речь о том, что все люди - люди, что рабство калечит судьбы и губит таланты, а красивая женщина - всегда красивая женщина... Это я знала без него и потому, измученная за беспокойные сутки, уснула под эту колыбельную песенку.
Островная гряда Хардинес-де-ла-Рейна - тридцать миль островов и островков, проливов, заливов, лагун, мелей, рифов и проходов, - черт ногу сломит! Клипер бросил якорь в одной из укромных, со всех сторон укрытых от любопытных глаз бухточек. Эта имела два выхода - на случай, если потребуется тихо улизнуть. По прибытии туда никем не замеченными (эти острова и сейчас мало посещаются) мы снова устроили военный совет в кают-компании.
Мы прибыли на острова на другой день после полудня. До того момента, когда корабль бросил якорь в мелкой бухте, все были заняты по горло.
Каники с англичанами налаживал службу: все-таки матросами наши негры были никудышними.
Мы с Факундо наводили ревизию добру, которое не принадлежало Мэшемам - тому, что было награблено испанцами бог весть где и свалено в кормовом трюме без всякого порядка: ткани, ковры, посуда, одежда, бочонки с вином, бутылки с ромом и виски и полным-полно всякой провизии. На барке в трюме тоже было полно бутылок и тюков с тканями, кружевами и лентами, и, кроме того, упаковки цветного бисера, - товар бесценный, если иметь в виду предстоящее путешествие. Еще мы успели до вечера раздать штаны, рубахи и платья нашей оборванной команде. Принарядилась и я вместе со всеми. После стольких лет щеголяний в штанах и рубахе непривычно и странно было чувствовать льнущие к телу мягкие ткани, путавшиеся в ногах накрахмаленные нижние юбки, стесняли движения узкие рукава, сжимали ноги легкие козловые туфельки на каблуках.