В хижине не было даже бассейна. Приезжая сюда, я хотел, чтобы город оставался где-то там, далеко позади. Корпус — стандартный, из стали и стеклопластика, но снаружи обшит особо прочными плитами — тоже пластик, но в форме бревен. Внутри все просто: одна большая гостиная с настоящим камином, мягкими коврами и низкими креслами. Необходимое оборудование находилось под фундаментом: кондиционер, энергоблок, фильтры, аудиооборудование, водоснабжение и канализация, радиационные датчики, сервомеханизмы — все, кроме морозильника и кухонного оборудования, упрятано вниз, и ни забот, ни хлопот. Даже стереоэкраны не сразу заметишь, пока они не включены.
— Очень уютная хижина, — сказала Мэри серьезным тоном. — Большой роскошный дом мне бы, наверное, не понравился.
Когда мы вошли, включился свет. Мэри обвела гостиную взглядом, повернулась и бросилась мне на шею.
Первым делом она зашла на кухню, и спустя секунду оттуда донесся радостный визг.
— Что случилось? — спросил я.
— Я совсем не ожидала найти в холостяцком доме такую кухню.
— А я, кстати, неплохо готовлю, вот и купил все, что нужно.
— Бесподобно! Но теперь готовить для тебя буду я.
Домашняя жизнь началась у нас так гладко и естественно, словно мы были женаты уже несколько лет. Нет, я не говорю, что медовый месяц прошел скучно или что мы не узнали друг о друге ничего нового — ни в коем случае. Но мы уже знали достаточно — особенно Мэри, — отчего и казалось, что нашей семье не первый год.
В памяти те дни сохранились не очень ясно. Помню только ощущение счастья. Видимо, я успел забыть, что это такое, или просто не понимал раньше. Да, случалось, кто-то вызывал у меня интерес. Случалось, я увлекался. Но счастлив я ни с кем не был.
Мы ни разу не включили стерео и ничего не читали. Никого не видели и ни с кем не говорили. Только на второй день сходили пешком до поселка, потому что мне хотелось показаться на людях с Мэри. На обратном пути мы проходили мимо хибары местного отшельника Старого Джона по прозвищу Горный Козел, который присматривал за моим домом, и, увидев его, я помахал рукой.
Он помахал в ответ. Одет Джон был как обычно: старая армейская куртка, вязаная шапка, шорты и сандалии. Я хотел предупредить его насчет режима «Голая спина», но передумал и вместо этого крикнул:
— Пришли ко мне Пирата!
— Кто такой Пират, дорогой? — спросила Мэри.
— Увидишь.
Едва мы вернулись домой, появился Пират, здоровый хулиганистый кот: дверца, что я для него сделал, открывалась на его «мяу». Он вошел, высказал все, что думает о хозяевах, которые исчезают слишком надолго, затем простил и ткнулся мордой мне в ноги. Я потрепал его по спине, и Пират отправился изучать Мэри. Он долго ее разглядывал, не скрывая своей подозрительности. Затем вдруг прыгнул на руки и, заурчав, уткнулся в подбородок.
— Ну, слава Богу, — произнес я с облегчением. — А то я уж думал, что он не разрешит тебя оставить.
Мэри посмотрела на меня и улыбнулась.
С тех пор Пират почти все время оставался с нами; Мэри он уделял даже больше внимания, чем мне.
Спорили мы часто. Если я из-за чего-то заводился, Мэри обычно поддавалась, но в конце концов выходило, что не прав я. Несколько раз я пытался разговорить ее, заставить рассказать о себе — нужно же мне знать о своей жене хоть что-то, — и на один из моих вопросов о прошлом она задумчиво ответила:
— Иногда мне кажется, что у меня и вовсе не было детства. Может, оно мне просто приснилось?
Я спросил напрямик, как ее зовут.
— Мэри, — ответила она спокойно.
— Это твое настоящее имя? — Я уже давно сказал ей свое, но она по-прежнему звала меня Сэмом.
— Конечно, настоящее. С тех пор, как ты назвал меня этим именем, я — Мэри.
— Ладно, ты моя дорогая и любимая Мэри. А как тебя звали раньше?
В глазах у нее промелькнула какая-то затаенная боль, но она ответила:
— Одно время я носила имя Аллукьера.
— Аллукьера, — повторил я, наслаждаясь необычным звучанием. — Аллукьера Какое странное и красивое имя. В нем есть что-то величественное. Моя дорогая Аллукьера.
— Теперь меня зовут Мэри. — Как отрубила.
Я понимал, что где-то, когда-то с ней случилось какое-то ужасное событие, и память о нем до сих пор отзывается болью. Но видимо, мне просто не суждено было о нем узнать. Что ж, нет, значит, нет.
Я продолжал называть ее Мэри, но имя, которое она носила в прошлом, не давало мне покоя. Аллукьера… Аллукьера… Меня не оставляло впечатление, что где-то я его слышал.
И неожиданно я вспомнил. Настойчивая мысль все-таки раскопала информацию на дальних полках памяти, заваленных всяким бесполезным хламом, от которого невозможно избавиться. Была в свое время то ли секта, то ли колония… Они пользовались искусственным языком и даже имена детям давали новые, придуманные.