Я вскочил на ноги, лихорадочно вспоминая придворные манеры. Дама цвела, как весна, на фоне жухлой осенней травы. Одеяние ее было зеленым, как молодая листва, а распущенные волосы — как солнечный свет поутру. Мир вокруг нее виделся грубой рамой для прекрасного полотна.
Я тут же признал ее.
— Лилли! — сказал я, — Что ты, к дьяволу, натворила? Зачем ты явилась сюда?
Дама рассмеялась, словно ручей зажурчал.
— Ну-ка, присмотрись получше, Томас! И не называй понапрасну имени Врага.
Я всмотрелся. Рядом с одной-единственной прядью ее волос паутина выглядела грубыми веревками, а алмазы — тусклой галькой. В золотом ореоле сияло лицо неописуемой красоты, в нем одновременно сошлись и ум, и доброта.
Второй раз я узнал ее и благоговейно опустился в траву на колени.
— Моя королева…
— О, Томас!
— … и Небесная Владычица. Святая Мария, смилуйся надо мной…
— О нет, — в голосе ее прозвучала печаль. — Смотри снова, Томас!
В третий раз взглянул я и увидел самую прекрасную из всех женщин. Белый конь тряхнул головой, зазвенели серебряные колокольчики.
— Леди, — сказал я, — я не знаю вас.
— Зато я знаю тебя, Томас Рифмач, Томас с быстрым умом и искусными пальцами. Я пришла за тобой, Томас. Твоя слава дошла даже до моей страны. Порадуй меня музыкой, Рифмач, и поведай свои истории.
Я уставился на нее и вдруг понял: она говорит правду.
— Неужто ты не рад собственной славе? — засмеялась она, а я не мог оторвать глаз от ее виннокрасных губ. — Разве слова больше не доставляют тебе удовольствия, а, Рифмач?
Слова-то у меня были, только все какие-то ненастоящие, не то что горячая кровь, поющая в ушах. Что толку говорить с ней?
Вот если бы стащить ее с коня, разобраться с ее шелками и губами прямо здесь, в траве, вот тогда бы я получил то, что хотел!
— Ты меня узнаешь, Томас, — сказала она игриво, — только подумай немножко. Можешь еще раз попытать счастья.
Тело у меня стало тяжелым и тягучим. Я смог только потрясти головой, и тут же зазвенели серебряные колокольчики на поводе коня.
— Ну-ка, вспомни, Честный Томас, о чем ты поешь ночами и что сочиняешь днем? Ну, давай! Верная любовь, подвиги, слава, скорбь, волшебство…
Но все мои стихи исчезли.
Она добавила тихо:
— Женщина не с Земли, но и не с Небес.
Ее лицо затуманилось. В нем промелькнули черты всех женщин, которых я когда-либо видел.
— Я — Королева Эльфийской Страны, Томас.
— Я знаю, — услышал я собственный голос, звенящий и тонкий.
— Я не гожусь для вашей земной страсти, — молвила она, и белые острые зубы сверкнули в улыбке, а глаза стали жесткими от жалости.
— Теперь тебе лучше всего повернуться и уйти.
Я шагнул к ней. Конь спокойно пощипывал траву.
Она низко склонилась с седла.
— Хочешь получить мой поцелуй? Только расплатишься за него дорогой ценой. — Свет плясал на свежих ее губах. — Осмелишься поцеловать меня — и потеряешь власть над своим телом, зато узнаешь, чего оно хочет…
Я криво улыбнулся, дыхание перехватило.
— Того, чего от него ждут?..
— Ты будешь моим, Томас. Дай мне испытать тебя.
Я приник губами к ее губам и ощутил сладость несказанную. Лишь на миг голова моя прояснилась, ровно настолько, чтобы понять: я погиб!
В шипящем шорохе шелка она соскользнула с седла ко мне на руки. Зелень и золото окутали меня, алые губы увлекли в самое сердце огненного вихря. Мы лежали на сухой колючей осоке, я воспринимал прикосновения дивных женских рук как ласки самой Земли; когда в меня впивались камни и корни, это были ее пальцы… Она была ветром и дождем, она навек укрыла меня от всего мира, сделав меня его частью. Когда страсть взорвалась во мне, я ощутил свое тело распадающимся на бесчисленные самоцветы под холмами, на звезды во мраке.
Весь мокрый, я лежал на земле, и у меня не было сил даже шевельнуться. Надо мной, без единого изъяна в одежде, стояла Королева Эльфийской Страны. Она пробежалась прохладными пальцами по моему плечу и нежно смахнула пот.
— Ты хорошо поешь, — задумчиво произнесла она. — Встань, Томас, оденься, нам предстоит долгий путь.
— Что? — едва пробормотал я. Резкий запах осенней земли щекотал ноздри, такой пряный, что хотелось плакать.
— Ты пойдешь со мной. Тело твое принадлежит мне, я предупреждала тебя. Ты останешься моим семь лет и будешь служить всем моим желаниям. Пора, Томас, вставай.
Я лег на спину. Высоко над нами чаша небес синела так, что хоть падай туда.