— Нет, нет, мистер Биэрс. Я… Я не могу, — она явно была озадачена моим жестом.
— Берите, берите, — настаивал я. — Это только маленькая часть того, что осталось в моем кармане. Я хочу видеть вас счастливой.
И она взяла. Они всегда берут. И реакция у них всегда одна и та же.
— Эй, а вы симпатичный старичок, — она взяла меня за руку. — Я никогда таких не встречала. Ну таких великодушных и добрых. И никаких приставаний.
— Это точно, — я высвободил свою руку. — Никаких приставаний.
Этот жест озадачил ее еще больше.
— Я не знаю, мистер Биэрс… Не могу вас понять… Между прочим, откуда вы взяли эти деньги?
— Просто подобрал их на улице, — ответил я, улыбнувшись. — Это очень легко, если знаешь как и где.
— Вы шутите надо мной. А чем вы занимаетесь?
— Может быть, это вас удивит, но я на пенсии. Теперь занят только своим хобби.
— В смысле, вы читаете книги или рисуете или еще что-нибудь такое? Или, может быть, коллекционируете значки или марки.
— Попали в точку. Хотите посмотреть мою коллекцию?
— Приглашаете меня взглянуть на ваши гравюры? — прыснула она.
— Почему бы и нет. По-моему, вы не собираетесь прикидываться, что вам не хочется идти, правда?
— Нет, конечно. Пойду с удовольствием. Что в этом, собственно, такого? — Она аккуратно уложила в кошелек пять двадцатидолларовых бумажек и поднялась со стула, развязно сказав: — Пошли, папаша.
Я пропустил мимо ушей это ее «папаша». Она была так привлекательна, что я готов был ей простить все что угодно. Даже сейчас, слегка под хмельком, она не потеряла своего очарования.
Дюжина людей провожала нас неодобрительными взглядами, когда мы выходили из бара. Я знал, о чем они думали: «Старая развалина, а ухлестывает за молоденькой девицей. И куда только мы катимся?»
Потом они, конечно, очень быстро вернулись к своим стаканам. Потому что вовсе не хотели думать о том, куда катится мир.
Шэрли Коллинз нравилась мне все больше. Я легко поймал такси и усадил ее на заднее сиденье, примостившись рядом.
— Дом Шэйна, — сказал я водителю.
Шэрли прижалась ко мне, но я отодвинулся, чего она явно не ожидала.
— Что такое, папаша… Я вам не нравлюсь?
— Конечно, нравитесь.
— Тогда не ведите себя так, будто я кусаюсь.
— Не в этом дело. Но я же обещал, что буду вести себя прилично.
— Да, я помню, — она успокоилась, видимо, удовлетворившись моим объяснением. — Тогда займемся вашими гравюрами.
Мы остановились у нужного дома. Я протянул водителю десятидолларовую купюру и оставил ему сдачу.
— Вы себе верны, мистер Биэрс, — сказала Шэрли, выбравшись из машины, сорите деньгами направо и налево.
— Шикую на прощание. Скоро покину этот город и больше никогда не буду сорить деньгами здесь.
Я взял ее за руку и открыл дверь подъезда. Лифт был свободен. Я нажал кнопку верхнего этажа, и мы медленно поплыли вверх.
Вдруг Шэрли глубоко вздохнула и положила ладони мне на плечи.
— Послушайте, мистер Биэрс, что я подумала. Я как-то смотрела фильм… А когда вы сказали, что уезжаете из города… Вы больны, да? Ну, в смысле, вы были у врача, и он сказал, что вы скоро умрете от какой-то страшной болезни, да?
Ее заботливость меня тронула.
— Смею вас заверить, — серьезно ответил я, — что ваши предположения беспочвенны. Я в добром здравии и намерен пребывать в нем еще много лет.
— Очень хорошо. Теперь мне стало легче. Вы мне нравитесь, мистер Биэрс.
— Вы мне тоже нравитесь, Шэрли.
Я шагнул назад, чтобы избежать объятий. Двери лифта распахнулись, и мы вышли на лестничную площадку. Я повел ее к ступенькам.
— Прошу вас, — сказал я, пропуская ее вперед.
На верхней ступеньке она остановилась, растерянно взглянув на меня.
— Но здесь дверь… Что это, крыша?..
— Идите и не бойтесь, — скомандовал я.
Она вышла на крышу дома. Я шагнул за ней и тихонько закрыл за собой дверь. Вокруг все было спокойно.
Была полночь. Прекрасное время суток. Внизу простирался темный город, виднелся лишь свет уличных фонарей и неоновых реклам. Я много раз видел его таким и с воздуха, и с высоты городских крыш, и каждый раз это зрелище захватывало и восхищало меня. Там, откуда я прилетел, все другое. Я всегда прилетал сюда с удовольствием, хотя жить здесь или остаться надолго не смог бы никогда.
Я смотрел на распластавшийся под нами город, а Шэрли глядела совсем в другом направлении. Я поймал ее взгляд, уходивший в темную глубину крыши. Там виднелись едва различимые очертания большого круглого предмета. Его нельзя было увидеть из соседних домов, и даже стоя здесь, на крыше, его тоже нелегко было заметить. Но она углядела.