— Я… я запомню их, — едва слышно выговорил Констант.
— Тогда убирайтесь. Через шесть часов я пошлю вдогонку собак и всадников. Будет плохо, если они застанут вас на территории владения.
Кентигерн обратился к толпе:
— Говорю ли я от вашего имени?
— Клянусь Молотом… — закричал кто-то и осекся. — Клянусь Воздушным Шаром, ты говоришь от нас!
Слова эти потонули в хохоте и одобрительных криках.
Из строя вытолкнули братьев Лемюэля и Гильдебранда. На Лемюэле были только чулки и длинная исподняя рубаха, страдальческое лицо измазано кровью. Гильдебранд выглядел как человек, приготовившийся к неизбежной смерти.
Кентигерн с презрением оглядел их.
— Я не могу простить вас и забыть о ваших делах. Вы принадлежали к нашему народу, ваши родители, которых вы опозорили, вырастили вас здесь, вы собственными глазами видели, какое горе пришло на нашу землю. И тем не менее елейными словами вы попытались навредить нам еще. Приговариваю заковать вас в кандалы на двенадцать месяцев. Спать будете на соломе в хлеву и трудиться на любого, кто этого пожелает. А если попытаетесь бежать, в погоню мы пустим собак. И скажите спасибо, что остались живы, парни. Наш суд гораздо мягче, чем был бы ваш.
Кентигерн повернулся к народу.
— Друзья, я не ваш сеньор, похоже, пройдет немало лет, прежде чем в замке появится законный владелец. Но я сделаю все, что в моих силах, ради вас и этой земли. Вот что я хотел сказать.
— Этого достаточно! — закричали из толпы. — Больше нам чужаков не надо! Мы знаем тебя, а ты знаешь нас. Кто за Кентигерна, поднимаем руки!
Люди выкрикивали приветствия, вверх взметнулся лес рук.
— Я понял ваш ответ, — сказал Кентигерн. — Ну что, друзья, отправим этих злодеев обратно в Лондон, и расходитесь по домам. Хорошо поешьте, ибо впереди у нас много тяжелой работы.
Когда толпа рассосалась, а инквизиторы отправились восвояси, Кирон повернулся к Кентигерну.
— Я не предполагал, что вы можете говорить так красиво.
— Я тоже, — признался Кентигерн. — Между прочим, Кирон, я ведь твой должник. Боюсь, что это твои безумные идеи позволили мне остаться человеком.
— В критических ситуациях, — заметил Кирон, — человек либо падает, либо возносится.
— Хорошо сказано. Но теперь у нас добавилось забот. Орден попытается, конечно, восстановить свой авторитет. Сколько тебе нужно времени на постройку воздушных шаров?
— Сколько надо шаров?
— Ну, скажем, пять. Кирон опешил.
— Пять? Вы хотите построить пять воздушных шаров?
— Надо надеяться на лучшее, а готовиться к худшему, — ответил Кентигерн.
— Сможете ли вы выделить мне сотню человек?
— Да.
— И тысячу квадратных метров полотна и бумаги?
— Да… если я разошлю гонцов и они поснимают юбки со всех женщин во владении.
— Тогда через пять дней у нас будет пять воздушных шаров, полностью снаряженных и готовых защитить свой народ.
— Прекрасно. По моим подсчетам, луддитам потребуется дней восемь для организации экспедиции против нас, если они на такое решатся.
Петрина поежилась и сказала:
— Пойдем, Кирон, солнце уже встало. Пора завтракать.
— Я очень занят, любимая. Надо многое продумать и многое сделать. Кентигерн прокашлялся.
— Слушай, Небесный Гуляка, я ведь могу иногда и приказывать. Ты мне нужен живым и здоровым. Может, прислать солдат, пусть подержат тебя, пока ты ешь?
Кирон рассмеялся.
— Вы суровый командир, Кентигерн. Но моя жена страшнее. Теперь я боюсь горшков. Поэтому я поем сам.
19
К двадцати восьми годам Кирон стал легендой и приобрел репутацию бессмертного. У него были переломаны обе руки, обе ноги, он перенес столько падений, что любой другой сошел бы уже в могилу. Всем этим он был обязан своей страсти к покорению воздуха.