Слияние этих двух структур и форм — математической пирамиды, касающейся неба, и сплошного каменного холма, вырастающего из земли — в конце концов и дало столь привычный нам образ пирамиды, соединившей рассмотренные здесь культурные проблемы и представления.
Наконец, третья проблема была решена средствами медицины, химии и искусства. Труп фараона бальзамировался, а тело и лицо его покрывались великолепными одеждами и золотой маской. В результате жрецы могли рассчитывать на то, что, когда живой бог, спустившись с неба, пожелает воплотиться в свое тело, он найдет его столь же прекрасным, как оно было при жизни фараона, если не еще прекрасней.
Поскольку при жизни фараон владел всем Египтом и ни в чем не нуждался, то ясно, что и после смерти, в периоды воплощения в свое тело и посещения страны, он не должен был страдать от отсутствия какой-либо необходимой ему вещи. Поэтому многие залы египетских пирамид, если их, конечно, еще не разграбили, при открытии их археологами напоминали современный музей. Они содержали почти все вещи (реальные или в скульптурном эквиваленте), известные при жизни погребенного в данной пирамиде фараона имярек в Египте.
Как постоянное жилище бога и место, где происходят его очищение и возрождение, пирамида была не только святыней, но и излучала на все египетское царство сакральную энергию. Чем больше строилось пирамид, тем более египтяне ощущали себя в окружении богов, в атмосфере их божественной поддержки и заботы.
«Среди правил, определяющих наше отношение к умершим, наиболее обоснованным, на мой взгляд, является то, которое предписывает обсуждать деяния государей после их смерти. Они — собратья законов, если только не их господа. И поскольку правосудие не имело власти над ними, справедливо, чтобы оно обрело ее над их добрым именем и наследственным достоянием их преемников: ведь и то, и другое мы нередко ценим дороже жизни».
Мэри Терзиллоу
НИЗИКИ ПРОКЛЯТЫЕ
Ну да, нас обзывают работорговцами, а по мне так работенка не хуже иной другой, по крайней мере, на стоянку в доке и таможенные пошлины монеты хватает. И если на то пошло, эти самые низики должны просто рыдать от счастья, что им повезло слинять с ихних занюханных планет, ну а по закону Внегала они имеют право выкупить себя, отработав всего-то каких-нибудь двадцать циклов. Бьюсь об заклад, когда самый паршивый низик хорошенько цивилизуется, он рад-радешенек, что не кантуется где-нибудь на Гефесте II или в каком другом захолустье. Но поначалу, конечно, никакой благодарности от туземцев не дождешься.
Приземляемся мы, значит, на Чумном Псе, а Джек мне сразу и говорит: «Чего-то не нравится мне, Барт, эта клумба». И точно, растения здесь вроде как претендуют на восьмой цвет радуги. К тому же еще толком не рассвело, и все кажется каким-то чудным, а в особенности туземцы, когда мы их наконец разглядели.
Вообще-то они поджидали нас с самого начала, но из-за дурацких масок с линзами и клоунских костюмов мы с Джеком приняли их сперва за ростки местных деревьев. Хуже, что у них оказались амнезиаторы. У нас, само собой, они тоже были, причем гораздо более современные. Так мы с Джеком воспряли. Всего-то делов: подманить поближе к шаттлу пару дюжин туземцев, быстренько низануть, то бишь амнезировать, втащить в люк и тут же стартовать.
И обратите внимание, в этом нет ничего противозаконного, покуда тебя не задержат с поличным. А как иначе низики смогут доказать, что их амнезировали?!
— Гх’ноор но а лла р’бууган-тии, — сообщает один из них. Вообще-то, они потомки колонистов Восьмого века, но на этой планете в избытке только фреон, эксксон да еще парочка-другая занюханных элементов — какой же идиот будет экспортировать их овердрайвом?
Джек, как обычно, показывает им пустые ладони с растопыренными пальцами в знак того, что мы пришли с миром. Тогда другой туземец делает шаг вперед и кричит свое «р’бууган» прямо ему в лицо. Конечно, я провел несколько часов в гипноланге, пока мы летели сюда, но кому нужно долбить местный язык, если ты намереваешься провести на планете от силы три дня? Однако я успел усвоить, что «р’бууган» это вроде как солнце.