Затем раздался выстрел. Малорослый злоумышленник остервенело дергал за спусковой крючок. Брук попытался схватить ружье, но поскользнулся и упал в снег. Девочка, борющаяся с чужаком, закричала от боли и ярости.
А потом нападавшие обратились в бегство — они неуклюже пробирались по снегу, доходившему им до колен, но не останавливались, удаляясь все дальше и дальше в темноту. Один из них повернулся, отчаянно сражаясь с затвором ружья, словно это была непослушная собака, а потом побежал дальше.
Эмери встал на колени рядом с Джен.
— С тобой все в порядке?
Она трясла головой и рыдала, как ребенок.
Близняшка обняла Эмери и, задыхаясь, проговорила:
— Она ударила меня, она ударила меня.
Он попытался успокоить сразу обеих, обнимая каждую за плечи.
Позднее Брук накинул ему на плечи куртку, и Эмери понял, как сильно замерз. Он встал, поднял близняшку и помог Джен.
— Нам лучше вернуться в дом.
— Нет!
Он потащил Джен за собой, у него за спиной Брук захлопнул дверцу линкольна.
К тому моменту, когда они добрались до хижины, Джен снова принялась рыдать. Эмери усадил ее в кресло, где она сидела всего несколько минут назад.
— Послушай! Послушай, даже если ты не можешь перестать реветь. Одна из близняшек пропала. Ты знаешь, где она?
Продолжая рыдать, Джен покачала головой.
— Там была девушка, в капюшоне. Она ударила маму, а Эйлин убежала, — сказала Элайна. — Они сделали больно мне. Ударили по руке.
— Поморщившись, она отодвинула рукав.
Эмери повернулся к Бруку.
— А что произошло с тобой?
— Получил в живот, — с мрачной улыбкой ответил Брук. — У него было ружье. То самое, которое он у тебя украл?
— Наверное.
— Ну, я успел схватиться за ствол и попытался отвести его в сторону, чтобы этот гад не выстрелил. Кажется, он ударил меня прикладом. Я упал и не мог вздохнуть.
Эмери кивнул.
— Со мной такое уже случалось — один раз, когда я был еще совсем маленьким. Мы играли в футбол. Я упал, а мальчишка лягнул меня.
Перед глазами Эмери возник Брук, сквозь снег бросившийся к маленькой фигурке с наведенным ружьем. От ужаса Эмери почувствовал слабость.
— Ах ты, чертов дурачок, — пробормотал он. — Они же могли тебя убить! — Его голос прозвучал зло, хотя самому Эмери казалось, что он не рассердился.
— Да, пожалуй, ты прав.
Джен на несколько секунд перестала плакать и сказала:
— Эмери, не будь таким злым.
— А как насчет тебя — ведь это ты заставила девочек заявить, что я к ним приставал?
— Но это же правда!
— Он пытался выстрелить в меня, — проговорил Брук. — Я его видел. Мне казалось, что ружье стоит на предохранителе. Я надеялся добраться до него, пока он сообразит, как это делается.
— У этого ружья нет предохранителя, нужно просто взвести курок и, пожалуйста, — стреляй! Очевидно, он хотел перезарядить. механически продолжал объяснять Эмери, — а для этого необходимо передернуть затвор — в моем ружье следующий патрон не подается автоматически. Выскакивает стреляная гильза и все. Боюсь, он скоро разберется, что к чему.
— А что будет с Эйлин? — жалобно проговорила Джен. — Разве ты не собираешься ее искать?
— Элайна, ты показала в сторону озера, когда я спросил, куда побежала твоя сестра. Ты в этом уверена?
Элайна заколебалась.
— Могу я выглянуть в окно?
— Конечно. Давай.
Она подошла к окну, встала на цыпочки и осторожно посмотрела наружу.
— Я никогда не говорила, что ты нас трогал, — едва слышно прошептала Элайна; при этом она не сводила глаз с падающего снега.
— Спасибо, Элайна, — быстро и почти так же тихо ответил Эмери.
— Ты хорошая девочка, и я горжусь тобой. Очень горжусь. Но ты меня внимательно слушаешь?
— Да, папа.
— То, что ты скажешь маме, — он посмотрел на Джен, но она снимала пальто и за что-то отчитывала Брука, — не имеет значения. Если тебе нужно соврать, чтобы она тебя не наказала, продолжай в том же духе. Кивай и говори «да». То, как ты станешь себя вести с адвокатами, важно, но не очень. Они сами все время врут, поэтому и не могут жаловаться, если другие станут делать то же самое. Но когда ты попадешь в суд и принесешь клятву, ты должна сказать правду. Правду и ничего больше. Ты меня понимаешь?
Элайна повернула к нему лицо и серьезно кивнула.
— Не для меня, потому что моя жизнь уже почти закончена. Не для Бога, мы не в состоянии по-настоящему оскорбить его. А из-за того, что твоя жизнь будет отравлена на многие годы, может быть, навсегда.