— Видимо, да. — Мои слова его не очень расстроили. — Я тебя понял: невозможно, и точка. — Он встал. — Поднимемся ненадолго ко мне в кабинет. Я тебе кое-что покажу — если ты, конечно, не слишком занят.
Смотря что понимать под словом «занят»… Как всегда по утрам, я просматривал готовящиеся к печати данные по физическим наблюдениям. С конденсатами Боза-Эйнштейна и макроскопическими квантовыми системами творилось что-то странное, но процесс протекал так стремительно, что мне пока что было трудно в нем разобраться. Каждый день происходило что-то новое. Через неделю-другую должна была появиться обобщающая статья, после которой многое встанет на свои места. Я не питал надежд сказать свое слово в этой сфере, поэтому мог отложить чтение и проследовать за Брайнтом на верхний этаж. «Я тебе кое-что покажу» прозвучало почти как «Эврика!». Я терялся в догадках.
Подчиненные полковника не обратили на меня внимания. Сам Брайнт никогда ко мне не спускался, но довольно часто вызывал к себе наверх. Как ни страшно об этом подумать, полковник, кажется, питает ко мне симпатию. Что еще хуже, я тоже ему симпатизирую. По-моему, в глубине его души кроется печаль.
Мы прошли к нему в кабинет. Он запер дверь и жестом предложил сесть. Можно было подумать, что мы по-прежнему находимся на одном из подвальных этажей: в этом кабинете проводились совещания настолько секретные, что ни о каких окнах не могло идти речи.
— Что ты можешь сказать мне о Луизе Берман?
То, что я мог и что хотел сказать, — две разные вещи. Брайнту было известно, что, поступив в Управление, доктор Луиза Берман сначала работала под моим руководством в научно-исследовательском подразделении. Потом она стремительно взлетела вверх, тогда как я опускался вниз, хотя и не столь резко.
— Ее послужной список, — стараясь придерживаться фактов, начал я, — звание доктора после окончания лос-анджелесского университета, потом два года у Беркнера в «Карнеги-Меллон». К моменту прихода б Управление имела двадцать восемь патентов. Одному Богу известно, сколько их у нее теперь. Специализируется в областях материаловедения и оптики. Не знаю, над чем она работает в настоящий момент, но это — умнейшая женщина, с какой мне доводилось знаться.
Поразмыслив над своей последней фразой, я внес редакторскую правку.
— Умнее человека я вообще не встречал.
— Тебя можно упрекнуть в необъективности. Есть данные, что вы с ней в свое время встречались.
— С тех пор прошло уже около года.
— Ходят также настойчивые слухи, что вы были любовниками, но подтверждений этому не получено.
Я ничего не ответил. Он продолжал:
— Происходило это в нерабочее время, у вас одинаковая форма секретности, поэтому никто не забеспокоился. Теперь сотрудники генерала Аттуотера считают, что тебе, больше, чем кому бы то ни было, понятны мотивы ее поступков. Это важно.
— Что-то я не пойму… Наши с ней жизни больше не пересекаются.
— С ней вообще никто больше не пересекается. В том-то и беда. — Я озадаченно уставился на него, не в силах расшифровать последнее высказывание. — Неделю назад Луиза Берман куда-то исчезла. Ты сиди, Джерри.
Я начал приподниматься.
— Она не просто пропала из дому или что-нибудь в этом роде. — Он стоял у демонстрационного проектора. — Во вторник 25 июня она, как обычно, явилась на работу. Луиза занималась проектом, для которого требовались особые условия. Единственное подходящее для этого место — Рестон. Там строжайшие меры безопасности, круглосуточная охрана, непрерывное видеонаблюдение. Единственный вход-выход, за исключением пожарных. Каждый, кто переступает порог здания, немедленно регистрируется, процедура повторяется на выходе. Все это фиксирует видеокамера.
Перед тобой на столе лежит фотокопия листка прихода-ухода от 25 июня. — Я протянулся к бумаге. — Можешь в нее не заглядывать, поверь мне на слово. Доктор Берман явилась в 8:22 и больше не уходила. Одного листка мало, тут у меня полный набор видеозаписей приходов-уходов. Камера реагирует на движение. Если пожелаешь удостовериться сам, можешь сделать это потом. Суть ясна: ее честь по чести пропустили в здание. Выход зафиксирован не был.
— Значит, она там осталась. — Мысль пренеприятнейшая: если Луиза пробыла там неделю, то, скорее всего, ее уже нет в живых.