Я поднял глаза на Ронду.
— Сколько это стоит? — спросил я с дрожью в голосе.
— Достаточно, — спокойно ответила она. — На Парексе я заглянула в парочку нумизматических файлов и выяснила, что монеты потянут на двести пятьдесят — триста тысяч нойе-марок. — Она подтолкнула коробочку, проехавшую по столу несколько сантиметров в мою сторону. — Они твои.
В жизни человека случаются моменты, когда гордость лучше попридержать.
— Спасибо, — пробормотал я.
— Пожалуйста. При всех наших недостатках мы хорошая команда. Было бы жаль, если бы она распалась.
— Ты причисляешь сюда и дерзкого юнца Джимми?
— Забыл, дружок, как этот дерзкий юнец помог тебе выстоять против члена семейки Чен-Меллис? — ядовито напомнила она. — Не знаю, признается ли он в этом вслух, но твоя непоколебимость на «Мире свободы» произвела на него сильное впечатление.
— Наверное… — При всем своем упрямстве я был готов мысленно согласиться, что Джимми тоже меня порадовал, когда не стал мне перечить. Но признать это вслух я не был готов — по крайней мере, до поры. — Но тут возникает новая проблема. Раз я образец для подражания, значит, должен всегда оставаться высокоморальным. Я гораздо лучше себя чувствовал, когда мог воздействовать на него просто окриком.
— Бедненький! — Ронда снисходительно похлопала меня по руке. — Ничего, как-нибудь справишься. — Она хитро усмехнулась. — Зато мне, простому бортинженеру, хорошо: я никем не командую. — Она постучала ногтем по коробочке с монетами. — Только учти, я собираюсь совершенно бесстыдным образом воспользоваться твоим зависимым положением.
— Уже догадался! — Я подъехал вместе с креслом к холодильнику.
— Наверное, ты потребуешь, чтобы я сам налил тебе стаканчик?
— Начнем с этого, — проворковала она. — А потом посидим вдвоем и поговорим по душам. Наконец-то я тебе распишу, какими чудесными новыми двигателями ты можешь меня побаловать!
Евгений Лукин
ВЗГЛЯД СО ВТОРОЙ ПОЛКИ
«Фантастика переживает кризис»… «Фантастика в преддверии нового взлета»… «Читатель устал от бесконечных перепевов расхожих идей»… «Читатель требует только знакомого, повторяемого»…
Подобные полярные суждения можно услышать в любой пространственной точке, где в данный момент находится больше одного любителя фантастики. Понятно, что жанр как в России, так и на остальной части планеты переживает смутные времена — от этого обилие вопросов, суждений, оценок и претензий. Журнал не берется разрешить все сомнения и не готов указать выход, который, по определению Ежи Леца, чаще всего находится там, где был вход… Но мы можем предоставить свои страницы всем заинтересованным лицам, желающим высказать свое мнение о любимом жанре и обо всем, что с ним связано.
Открывает рубрику «Кредо» выступление писателя-фантаста Евгения Лукина, члена Творческого Совета нашего журнала.
«Терпеть не могу фантастику!» Помнится, в златые годы застоя произносилось это сплошь и рядом, причем примерно с той же интонацией, что и фраза: «Я порядочная девушка, сударь!»
Не помню, однако, случая, чтобы кто-нибудь столь же решительно высказался о детективе или, допустим, о производственном романе. Вот я пытаюсь изречь со сдержанным негодованием: «Терпеть не могу историческую прозу!» — и, знаете, выходит ненатурально… Ну, «не люблю», ну, «не нравится»… Но чтобы вдруг с таким пафосом!..
Похоже, фантастика в отличие от остальной литературы вызывала и вызывает в рядовом читателе исключительно сильные чувства: не влюбился — стало быть, возненавидел.
Да, но причины, причины?
С тех пор как я перешел в сословие авторов, собеседники меня щадили. Вроде бы даже извинялись: «Ну, не понимаю я фантастики…» Однако ситуацию это не проясняло ни в малейшей степени. Во-первых, фраза типа «Ну, не понимаю я публицистики…» прозвучала бы так же дико, как и «Терпеть не могу историческую прозу!» А во-вторых, и без того давно уже известно, что именно непонимание является причиной ненависти…
Не устояв перед соблазном бинарного анализа, многие из великих и малых мира сего обожали распределять человечество по двум полкам. И их можно понять: когда третьего не дано, картина мироздания становится умилительно стройной. Колридж, например, заметил, что все люди рождаются последователями либо Аристотеля, либо Платона. Американский логик Смаллиан утверждал, что по образу мышления каждый из нас либо физик, либо математик.