Я так и сел. От полного уничтожения меня спасло то, что в эту секунду в коридор ворвались хозяева — вся троица. Ким принялся ожесточенно доказывать Саше, что крокодила нельзя запихивать в кладовую, пусть живет в ванне. В конце концов, в нем от силы метра полтора.
Я как сидел на задних лапах, так и встал. Вид у меня, наверное, был презабавный. В голове мелькнула мысль, что, может быть, Понификс прав и мне лучше перекрасить мех и податься в клоуны?
Подошел Темка и принялся учитывать своих питомцев:
— Ди-и-ил! — ткнул он пальцем в гарпа.
— Паха! — похлопал ладошкой по панцирю тортуги.
— Поня! — погладил Понификса.
Затем приблизился ко мне. Только теперь он разглядел мою нелепую позу. Темка звонко расхохотался. Потом настороженно насупился.
— Тися цяп! — протянул он мне руку, готовый в любой момент ее отдернуть. Я терпеливо ждал. Темка расплылся в улыбке.
— Тися! — нежно пропищал он и обнял меня за шею.
Другой рукой он обнял Понификса.
По-моему, он был счастлив.
Кирилл Залесов
ГРЕХИ НАШИ ТЯЖКИЕ…
Окидываю взглядом комнату — так себе обстановочка. А ведь одно из лучших петербургских издательств! Здание, конечно, неплохое, мощное, но интерьер… Рухляди много — даже в кабинете главного редактора, то есть в той комнате, куда я переместился и жду автора. А бумаг, бумаг сколько! Уму непостижимо. Все завалено бумагами — все углы. Прямо склад какой-то.
Стук в дверь — это он! Надо сказать «Войдите», или «Прошу», но я молчу. Дверь приоткрывается, и вот он стоит на пороге — взгляд пронзительный, смотрит без смущения, нет, — можно подумать, что для него это дело привычное. А ведь я-то знаю, что это первый его литературный опыт.
— Здравствуйте, милостивый государь, — приветствует он меня. — Не помешаю?
— Заходите, заходите, Федор Михайлович, — я встаю из-за стола, делаю приглашающий жест.
Он движется как-то неловко, пальто на нем выцветшее — я бы сказал, несерьезное пальтецо. Садится в кресло напротив моего стола не то, чтобы робко, на краешек, и не то, чтобы фамильярно развалясь, а с достоинством. Бороду свою поглаживает и смотрит на меня внимательно — таким пытливым, но беспокойным взглядом.
— Роман мы ваш прочитали, — говорю я. — Для первого опыта в литературе прекрасно. Но есть у нас к вам ряд замечаний. Существенных, — твердо добавляю я.
— А именно?
Он придвигается чуть ближе, его глаза темнеют.
— Замысел интересен, и написано отменно. Но кое-что выглядит несуразным. Например, зачем столько крови? Разве обязательны сразу две жертвы? Если бы вы писали в духе господина Крестовского — то ради Бога. Вы сами придумали этот сюжет?
— Услышал историю в трактире. Кое-что додумал сам. — Он заметно нервничает.
— Допускаю, что такое может быть, но одно дело — правда жизни, а другое — правда литературы. Не стоит тратить времени на страшилки…
— На что тратить? — удивляется он.
— Страшилки, — повторяю я, — или «ужастики». Есть такой термин.
— Забавное словечко, — замечает автор.
— Короче говоря, Федор Михайлович, этот эпизод я рекомендую вам переделать. Настоятельно.
Он неопределенно пожимает плечами, и видно, это ему не по душе.
— Далее. Вы слишком увлекаетесь описанием мучений своего героя после совершения им преступления. Это весьма утомляет, уверяю вас. Тут надо бы как-то поживей сделать. Все эти бури в стакане воды… знаете… — я делаю паузу, — утомительны. А вот история семьи Мармеладовых вообще лишняя. Написана сочно, драматично, но на сюжет не работает.
Я смотрю на него: лицо у автора поскучнело, глаза сделались некрасивыми, злыми даже. Он резко дергает плечом.
— Но в этом-то и дело, что человек, который сознательно пошел на преступление, то есть сознательно душу свою омертвивший, испытывает стенания этой самой души и… — он пытается объяснить, но я прерываю его.
— Все понимаю, Федор Михайлович, — но вкусы читателей для нас превыше всего. Мы уж, извините, собаку съели на этой литературе и научились различать, чуять, если хотите, что хорошо, а что не очень хорошо.
Он теребит бороду, пальцы его немного подрагивают, потом вдруг порывисто встает с кресла и, глядя мне в глаза, быстро говорит:
— Ну что ж, я так понимаю: вы не будете печатать мой роман.