А через минуту Петр Алексеевич перестал слышать и звон, и Гаврюхины стенания, потому что в снаряде заурчали насосные машины.
Все задрожало. Послышалось сперва негромкое шипение, которое быстро переросло в такой рев, что казалось, сама Земля разлетается на куски. Снаряд уже не дрожал, а трясся всей своей громадой, а рев все нарастал и крепчал. Жбанков вдруг почувствовал, что сейчас умрет. Груди стало тяжело, словно на нее насыпали сажень земли, уши заложило, уже казалось, что ревут трубы иерихонские и вопят черти. Тут Петр Алексеевич сам проклял себя, что законопатился в этой железной могиле и себе, и людям на погибель…
Ему представилось, как внизу разбегаются ребятишки, напуганные огнем и шумом, как крестятся бабки и разевают беззубые рты старики, и друг его, помещик Дрожин, держась за сердце, смотрит на серую железную колокольню, которая изрыгает огонь и тяжко отрывается от ровного поля. Жбанков начал читать про себя: сначала Господу Иисусу, затем Святому Духу и Ангелу Хранителю, после Животворящему Кресту. Не забыл и Мытаря, и Трисвятое, и даже Хвалебную песнь Богородице припомнил.
И тут шум стал утихать. И вместе с тем пришла легкость, очень какая-то странная… «Падаем!» — мелькнуло в голове.
— Падаем! — закричал купец в голос и забился на койке, словно в припадке.
— Полно кричать, барин, — раздался спокойный голос Степана. — Не падаем — летим.
Потом важно добавил:
— К планидам летим!
Последующие дни Петр Алексеевич привыкал к разным особенностям нового положения. Большую часть времени он проводил в своей кабине, на койке. Особенно невыносимо было, когда все вокруг стало летать. Жбанков этому не удивлялся, потому что читал о такой заковыке в «Ведомостях». Пришлось воспользоваться ремнями, поскольку от каждого шевеления купец подымался в воздух, и если бы кто-то из людей вошел и увидел это, то наверняка бы подумал: «Солидный человек, а висит кверху пузом, что твоя муха».
Гаврюха же, по молодости своей, воспринял возможность полетов с поросячьим восторгом и радостно порхал по коридору. Правда, радость его продолжалась не очень долго. Потом вернулась желанная тяжесть.
Меринов пояснил, что это потому, что идет торможение.
В редкие свои вылазки из кабины Петр Алексеевич видел, как инженер сидит в рубке, в массивном дубовом кресле, обделанном кожей. Перед ним стояла железная тумба с глазками и рычагами, за которые Меринов держался. На тумбе громоздилась хитрая штука, похожая на арбуз с мигающими огоньками вдоль полос. За этот «арбуз» купец заплатил чистым золотом пять тысяч рублей. Без него, как было известно, и вовсе не долететь до планет. Вещь была не наша, неземной работы. Степан и Вавила были тут же и тоже держали рычаги или крутили колеса по указанию инженера. А дед Андрей обычно проводил свободное от стряпни время под полом, где ползал, что-то подкручивая и подмазывая. Дело было, как понял купец, в общем нехитрое, и совершенно незачем было переплачивать немцам, а хоть бы и нашим, столичным, когда и сами с усами.
Иногда он слышал, как Вавила ругается с дедом Андреем. Вавила обвинял его в плохой стряпне, говоря при этом, что «такой тухлятиной только глистов травить». Дед в ответ называл Вавилу каторжником и рыжей образиной.
Наконец наступил день, когда Меринов объявил радостное известие.
— Скоро конец дороге, — сказал он. — Идите теперь, Петр Алексеевич, к себе и привяжитесь накрепко, а то будет такая карусель, что немудрено и бока отломать.
Тут он пригнулся к тумбе и быстро-быстро заговорил непонятными для Жбанкова словами.
— Ты с кем это беседуешь? — удивленно спросил купец.
— С планетами, — ответил инженер.
— Да как же с планетами? — рассмеялся Жбанков.
— Обычное дело, — ответил инженер, не видя причин для веселья.
— Надо на тамошний вокзал сообщить, что прибываем.
— И они тебя слышат? — недоверчиво поинтересовался Петр Алексеевич. — Каким макаром?
— Посредством радио. Господина Попова изделие. Вот послушайте. — Меринов повертел колесико, и Петр Алексеевич своими ушами смог уловить, как бормочут и переговариваются невидимые ему люди, причем слова попадались как знакомые, так и вовсе не известные.
— Хе! — купец с довольной улыбкой погладил бороду. — Взаправду, слышно. А что, я могу так и со старухой своей пообчаться?
— Ежели в доме есть радио, то очень даже просто, — пожал плечами инженер.
— А Бог его знает, что у меня там есть. Пойду у Гаврюхи спрошу.
— Постойте, Петр Алексеевич. Не требуется ходить, — Меринов опять повертел колесо и сказал в деревянную коробку. — Скажи, Гаврила, есть у вас в хозяйстве радио?