Энди поискал другую станцию.
— На Фондовой бирже отменены торги: все взоры обращены к небесам.
— Европейский Союз единогласно принял протест в адрес ООН, Генеральная Ассамблея которой так и не смогла…
Энди выключил радио.
— Эти тупицы так ничего и не придумали, — произнес Боб, свято уверенный, что людей старше него следует лишить права принимать какие-либо решения.
— Поторопились бы, — сказал Энди, глядя на часы. — Осталось всего — ничего.
— Что-нибудь придумают.
— Наверное.
Парни немного полежали молча на траве под дубом, к которому были «припаркованы» их мотоциклы.
— А я знаю, о чем спросить этих, инопланетян! — хлопнул себя по лбу Боб.
— Да? О чем?
— Как бы мне отвертеться от завтрашней контрольной?
Энди поразмыслил и кивнул.
— Хорошо, что не ты решаешь, приятель.
РадиоастрономНикогда еще Брайен Мартинсон не видел астрономическую обсерваторию в таком напряжении. Обстановка была крайне серьезной: тишину нарушал только тихий гул установок. Все до одного были бледны, взволнованы и молчаливы.
Обойдя комплекс, Мартинсон устроился в кабинете директора, чтобы наблюдать из окна за огромной тарелкой, возвышающейся среди сочной зелени. Над отражателем шириной в тысячу футов располагалась сама антенна с готовым к работе квантовым генератором.
Директор сидела за столом и уже не первый час увлеченно работала на компьютере. Это была немолодая женщина, в шортах, как все ее сотрудники, и в майке, свисающей с худых плеч. Что поделать — тропики. Мартинсон удивлялся, как она не ежится под холодным кондиционером.
На столе стояли три телефонных аппарата. С одного можно было говорить напрямую с Белым домом, со второго — с генеральным секретарем ООН. Третий был установлен по просьбе Мартинсона — для связи с Мадлен Дюбуа, которая все еще пыталась призвать к порядку разбушевавшихся участников собрания в Национальном научном фонде.
Он посмотрел на часы. Четыре дня, семь вечера по Гринвичу. Оставалось три часа.
Он почувствовал голод — дурной признак. Сильное волнение всегда сопровождалось у него приступами голода. Проблемы с избыточным весом начались у него во время выпускных экзаменов в университете и продолжались на протяжении учебы в аспирантуре и докторантуре. Он все еще надеялся, что это пройдет, но продвижение по служебной лестнице добавляло хлопот. Путь к холодильнику был проторен.
Что делать, если Белый дом скажет одно, а ООН — другое? Нет, этого не произойдет: сначала они обязательно разберутся сами. Дюбуа сообщит рекомендации Международного союза астрономов одновременно президенту США и генеральному секретарю ООН.
Директор знай себе барабанила по клавиатуре. Сначала Мартинсон недоумевал, чем она могла так увлечься в решающий момент, потом догадался: просто она нашла занятие для пальцев. Все лучше, чем грызть ногти.
Он еще раз посмотрел в окно, надеясь, что вид тропического леса его успокоит. С минуты на минуту он ждал звонка. После этого он отправит инопланетянам Вопрос.
Что будет, если ему не понравится их выбор? Ничего не поделаешь: когда говорит Белый дом, приходится вытягиваться в струнку. Но вот если Вашингтон и ООН не сумеют договориться…
Тишину нарушил рев самолетов. Их было несколько, летели они на низкой высоте и, судя по звуку, относились к категории тяжелых. Мартинсон чувствовал, как дрожит у него под ногами пол.
Директор обсерватории оторвалась от монитора и скорчила недовольную гримасу.
— Каким еще идиотам взбрело в голову утюжить небо? Здесь запрещенное для полетов пространство!
Мартинсон увидел самолеты: шесть огромных четырехмоторных аппаратов, выстроившихся двумя буквами «V».
— Чертовы журналисты! — проворчала директор.
— На шести самолетах? — удивился Мартинсон. — Вряд ли! Больше похоже на военную эскадрилью.
— Что-то я не заметила на них звезд ВВС.
— Они так быстро пролетели…
Слова застряли в горле: в окне он увидел несколько десятков парашютов, усеявших голубое небо. Парашюты опускались медленно и грациозно.
— Что за черт? — Директор стукнула по клавиатуре кулаком.
У Мартинсона стиснуло грудь: он догадался, что происходит.
— У вас есть бинокль? — прохрипел он, удивляясь сухости в горле.
Директор молча выдвинула ящик стола, пошарила в нем не глядя и подала Мартинсону тяжелый кожаный футляр. Ученый открыл футляр дрожащими пальцами.
Мартинсон схватил бинокль и настроил окуляры. Руки у него так отчаянно тряслись, что ему пришлось упереться локтями в подоконник.