— Меровей был дураком, а его войско — посмешищем всей Европы. Договор же касался торговли, и только. Объяснишь Вотану, что договор заключили короли Сикамбрии и Британии, и я признаю, что соглашение остается в силе, как я признаю его право на трон.
— А не опасно ли это, государь? Ты ведь поддержишь право завоевателя против права наследования.
— Мы живем в опасном мире, Викторин.
Урс проснулся в холодном поту, сердце у него отчаянно колотилось. Девушка рядом с ним мирно спала под шерстяным одеялом. Ее дыхание было ровным. Принц встал с кровати и подошел к окну, отдернул бархатные занавески и дал ветру охладить свое пылающее тело. Сон казался таким реальным! Он видел, как за его братом гнались по улицам Марции, как его схватили и приволокли в большую залу. И Урс смотрел, как высокий светлобородый воин вырезал сердце его брата из еще живого тела.
Он отошел к столу. В кувшине оставалось немного вина. Он налил его в кубок и выпил одним глотком.
Просто сон, твердил себе принц. Рожденный его мыслями о вторжении в Галлию.
В его голове вспыхнул ослепительный свет, который нес с собой мучительную боль. Урс вскрикнул, шатаясь, ничего не видя, шагнул вперед и опрокинул стол.
— Что с тобой? — закричала девушка. — Христос Сладчайший, ты заболел? — Но ее голос замер в отдалении, а уши принца заполнил грохот. Потом его зрение прояснилось, и он вновь увидел светлобородого воина, который теперь стоял в глубокой круглой яме. Вокруг него толпились другие воины, все в рогатых шлемах с тяжелыми боевыми топорами в руках. Над ними открылась дверь, двое стражников подтащили голого мужчину к деревянным ступенькам и принудили спуститься в яму. С ужасом Урс узнал Меровея, короля Сикамбрии. Борода его была спутана, волосы слиплись от грязи, худощавое тело несло следы пыток — перекрещивающиеся рубцы от бичей.
— Добро пожаловать, собрат король, — сказал высокий воин, хватая пленника за бороду. — В добром ли ты здравии?
— Проклинаю тебя, Вотан! Да поглотит тебя пламя Ада!
— Глупец. Ад — это я, и я зажигаю пламя.
Меровея подтащили к обмазанному салом острому колу и подняли высоко в воздух. Урс отвел глаза, но не мог оградить уши от жутких звуков зверской расправы. Вновь яркая вспышка, и теперь перед его внутренним взором встала картина, разворачивающаяся в большой деревянной зале. Воины окружили толпу, нацеливая копья на мужчин, женщин и детей, застывших в безмолвном ужасе. Урс узнал многих — его двоюродные братья, дядья, тетки, племянники. Здесь была собрана почти вся меровейская знать. Воины в кольчугах начали обливать пленных водой из ведер, насмехаясь и хохоча. Шутовское зрелище, исполненное непонятного ужаса. Вновь вперед вышел светлобородый Вотан, на этот раз с горящим факелом в руке. Под стоны пленных Вотан засмеялся и швырнул факел. Полыхнуло пламя… и Урс внезапно понял: их облили не водой… а маслом. Копьеносцы поспешно отступали, а горящие люди метались, точно живые факелы. Огонь побежал по стенам, и черный дым заволок все.
Урс закричал, захлебываясь рыданиями. Он бы упал навзничь, если бы вовремя не подоспела девушка.
— Святый Боже, — запричитала она, поглаживая его лоб. — Что с тобой?
Но он не мог ответить. Во всем мире не находилось слов.
Была только боль.
Из соседней комнаты вошли два центуриона и уложили Урса на широкую кровать. В коридоре сгрудилась челядь. Позвали лекаря, а девушка тихонько оделась и выскользнула из комнаты.
— Что с ним такое? — спросил Плутарх, молодой начальник конного отряда, за лето подружившийся с Урсом. — Он ведь не ранен.
Его товарищ, Деций Агриппа, худой воин с десятью годами сражений за плечами, только пожал плечами и посмотрел в немигающие, остекленевшие глаза Урса.
И осторожно опустил его веки.
— Он умер? — прошептал Плутарх.
— Нет. По-моему, у него припадок. Я знавал человека, который вдруг костенел и дрожал мелкой дрожью в таком вот приступе. Говорят, великий Юлий страдал этим недугом.
— Так он придет в себя?
Агриппа кивнул, потом обернулся к стоящим в коридоре.
— Отправляйтесь спать, — скомандовал он. — Представление окончено.
Вместе с Плутархом он укрыл Урса полотняной простыней, а поверх нее — мягким шерстяным одеялом.
— Любитель роскоши! — сказал Агриппа, ухмыляясь. Он редко улыбался, и теперь его лицо стало почти красивым. Аргиппа был рожден командовать — хладнокровный неприступный воин, чей опыт и неодобрение опрометчивой смелости заслужили такое уважение, что от желающих служить под его началом не было отбоя. В битвах он терял меньше людей, чем другие лихие начальники, и тем не менее неизменно достигал поставленной цели. В конных когортах его прозвали Ночным Кинжалом или попросту Кинжалом. Плутарх был его вторым декурионом, молодым человеком, недавно покинувшим родной Эборакум, так что ему еще предстояло показать, чего он стоит на поле боя.