— Я здесь, Лекки.
— Фадер?
— Фадер, — сказал он.
Горойен была одна в своих покоях. Она вспоминала былые дни любви и величия. Кулейн. Больше, чем любовник, больше, чем друг. Ей вспомнилось, как отец запретил ей видеться с этим воином и приказал своим дружинникам найти его и убить. Тридцать лучших следопытов отца осенью отправились в горы. Вернулись восемнадцать. Они рассказали, что загнали его в ущелье, очень глубокое, а тут снег засыпал перевалы… Ни один человек не способен был долго оставаться в живых в этой ледяной западне.
Поверив в смерть возлюбленного, Горойен перестала есть. Отец угрожал ей, высек, но не сумел сломить. Медленно она теряла силы, и смерть почти настигла ее в ночь зимнего солнцестояния.
В полубреду, не в силах подняться с ложа, она не видела того, что произошло.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел Кулейн лак Фераг.
Кулейн опустился на колени, взял ее за руку, и она услышала его голос:
— Не оставляй меня, Горойен. Я здесь. Я всегда буду с тобой.
И она выздоровела, и они поженились. Но происходило это в дни перед гибелью Атлантиды, до того как Сипстрасси сделали их богами. И в последовавших веках у них обоих было много других возлюбленных, хотя, в конце концов, они всегда возвращались в священный приют взаимных объятий.
Что изменило их, спрашивала она себя. Власть? Бессмертие? Она родила Кулейну сына, хотя тогда он об этом не узнал, и Гильгамеш унаследовал от отца искусство владения оружием. К несчастью, он унаследовал надменность матери и полное отсутствие нравственных запретов.
Позже, как она и сказала Кормаку, в ней родилась ненависть к Кулейну, и она убила его вторую жену и дочь.
Но в самом конце, когда Кулейн лежал, умирая, после поединка с Гильгамешем, она отдала свою жизнь, чтобы спасти его — обрекая себя на этот вечный ад.
Теперь перед ней стоял простой выбор. Помочь Кормаку или уничтожить его? Разум былой Царицы-Ведьмы требовал убрать мальчишку, семя Утера, который сам был семенем Кулейна через Алайду, его дочь. Семя ее погибели! Но сердце Царицы тянулось к юноше, который вошел в Пустоту ради любимой. Кулейн сделал бы то же.
Ради Горойен…
Что сказал мальчик? Возможность обрести плоть? И он думал, это ее соблазнит? Откуда ему было знать, что такой дар привлечет ее меньше всего!
Вошел Гильгамеш и снял шлем. Лицо его покрывала чешуя, и выглядело оно почти змеиной мордой. От красоты, которая отличала его при жизни, не осталось и следа.
— Отдай мне мальчишку, — приказал он. — Я жажду его жизни.
— Нет. Ты не получишь его, Гильгамеш. Мы вместе отправимся к Башне и возьмем ее приступом. Ты будешь сражаться рядом с Кормаком, и какая бы опасность тебе ни угрожала, позаботишься о сохранении его жизни.
— А если мы возьмем Башню? Конечно, если сумеем…
— Тогда мы освободим Утера.
— И что получим взамен?
— Взамен мы не получим ничего. Вот наша награда, Гильгамеш: Ничто.
— Ты говоришь бессмыслицу.
— Ты когда-нибудь любил меня?
Он взял шлем, склоняя голову.
— Ничего, кроме тебя, я не любил, — ответил он просто. — Ни жизнь, ни битвы.
Гильгамеш надел шлем и, пятясь, покинул покои.
Горойен не заметила, как он ушел. Она вспоминала тот чудесный весенний день, когда она и Кулейн связали себя узами брака под Великим Дубом. Мир тогда был юным, а будущее — предельным.
Глава 15
В течение пяти дней два легиона Герминия Катона, неся потерю за потерей, выдерживали свирепые атаки готов, отступали под покровом темноты и занимали новую позицию, преграждая все сокращающуюся дорогу на Эборакум. Легионеры с ног валились от усталости, и на пятую ночь Катон созвал их военачальников.
— Теперь, — сказал он им, — наступил час доблести. Теперь нападем мы.
— Чистейшее безумие! — не веря своим ушам, заявил его помощник Деций. — Это час отступления. У нас осталось меньше шести тысяч человек, и некоторые не в силах даже щит поднять.
— А куда мы отступим? В Эборакум? Его невозможно оборонять. Дальше на север в Виновию? Там мы столкнемся со вторым войском готов. Нет. Сегодня же ночью мы нанесем удар!
— Я в этом участвовать не собираюсь! — заявил Деций.
— Так убирайся в Эборакум! — рявкнул Катон.
Деций вскочил и ушел, а Катон посмотрел на оставшихся восьмерых.
— Кто-нибудь еще?
Никто не шевельнулся.
— Отлично. Так вот: пять дней мы применяли только стратегию обороны и отступления. Готы стали лагерем между двух рек, и мы ударим по ним с двух сторон. Агриппа, ты поведешь правую колонну. Пробивайся к шатру со знаменем Вотана. Его военачальники будут в середине. Я обрушусь на них слева, поражая врага мечами и огнем. Вы же наступайте широким фронтом и перестройтесь внутри их лагеря. Разделавшись с начальниками, постарайтесь соединиться с моей колонной.