Он украдкой бросил взгляд в мою сторону, проверяя реакцию на импровизированное представление. Строгий взгляд остановил бы его, неосторожное слово могло раздавить. Возможно, мне стоило заговорить, но я боялась, что он вновь заведет речь о маме, открывая мне то, чего я знать не хочу. И я смотрела на него, прикованная к месту.
— Признаться, я начинаю что-то понимать… — он на мгновение опустил руку на голову анда, — и кажется, я знаю, кто вы оба.
Отец прикоснулся к пульту, экзоноги понесли его через комнату ко мне. Приближаясь, он словно бы сбрасывал с себя лишние годы.
— Поймите, я не знаю, где я, своей одежды я не узнаю, где я сегодня ночевал, не помню. Пожалуйста, не смейтесь надо мной! Поспорить с вами я готов, что это — дитя мое. Корделия.
Он глядел прямо на меня, пронзая деланное безразличие к ране, которую я носила в себе все эти годы, ране, так и не зарубцевавшейся с тех пор. Тоненький и грустный голосок в душе моей пищал: «Ты оставил меня и получил по заслугам». Я почти дрожала.
Анд воскликнул:
— Это я! Я!
Она отвлекла его. И смятение сразу же лишило его сил.
— Что это, слезы на твоих щеках? Да, это слезы. Не плачь. Дай яду мне. Я отравлюсь. Я знаю, ты меня не любишь.
Отец умолк, морща лоб.
— Там еще что-то о сестрах, — пробормотал он.
— Да, — напомнил анд. — Сестры твои меня терзали без вины.
— Нечего скармливать мне затертые строчки! — завопил он. — Черт побери, все-таки я Питер Фэнси!
Когда она утихомирила его, мы сели за ленч. Она позволила ему сделать сэндвичи с арахисовым маслом и бананами, а сама разогрела кэмпбелловский суп с томатом и рисом, который подала в старомодной кастрюльке. Сэндвичи вышли нескладными; отец никогда не умел их делать. Девчонка попыталась уговорить его рассказать мне о лилейнике, так красиво расцветшем позади дома, в саду, или о старом Бостонском парке, или о том завтраке у Буша, пригласившего их с мамой. Она попыталась выяснить, что он предпочтет на ужин — блюда, заказанные по ТВ или мясной пирог в формочке. Однако отец не поддался ни на одну из ее уловок. Но съел только половину тарелки супа.
Отодвинувшись от стола, он объявил, что ей пора поспать. Девчонка в ответ учинила легкий скандальчик, хотя было ясно, что устал именно отец. Однако это представление чуточку взбодрило его.
— Ладно, дорогая, — согласился он, — разок сыграем, но только разок, иначе вечером будешь капризничать.
Они устроились рядышком на постели девчонки. Отец затянул и девица немедленно присоединилась.
— Крошка-мошка-паучок забрался повыше.
Их жесты отражали друг друга почти как в зеркале, только ветхие руки отца действительно напоминали поднимающихся по ниточке пауков.
— Хлынул дождь, и паучка тут же смыло с крыши.
— Вышло солнышко и враз осушило лужи. Паучок на крышу влез и опять не тужит.
Когда руки отца вновь взлетели, она хихикнула и прижалась к нему. Отец опустил руки, отвечая на объятие.
— Умница моя! Моя Дженни!
Выражение его лица свидетельствовало: это не спектакль. Для него сцена была столь же реальной, как и для меня. Невзирая на все старания, я до сих пор помнила, как мы играли вместе: папочка и дочечка, папка и дочка.
И ждали, когда придет мама.
Он поцеловал ее, и девчонка зарылась под одеяло. Глаза мои защипало.
— А когда ты вернешься домой, — спросила она, — если уедешь играть?
— Что играть?
— Ну, эту пьесу. О короле и дочерях.
— Дженни, такой пьесы нет, — он взъерошил пальцами ее черные кудри. — Есть пьеса о короле и дочери. Но я никуда от тебя не уеду. Не беспокойся. Еще раз этому не бывать.
Неловко поднявшись на нетвердых ногах, он оперся рукой о шкаф.
— Покочи ночи, — сказала девочка.
— Спи сладко, моя милая, — пожелал отец. — Я тебя люблю.
— И я тебя тоже.
Я ждала слов, обращенных ко мне, однако отец как будто совсем забыл о том, что в комнате находится кто-то еще. Он проковылял через детскую, открыл дверь в свою спальню и вышел.
— Прости его, — сказала девочка, — но опять почти взрослым голосом.
— Не за что, — отозвалась я и закашлялась: что-то попало в горло. — Все отлично.
— Обычно он держится бодрее. А иногда возится в саду. — Девочка откинула одеяло и спустила ноги с кровати.
— Это радует.
— Я хорошо забочусь о нем.
Кивнув, я потянулась к кошельку.
— Вижу. — Надо было идти. — Ты довольна?
Она пожала плечами.
— Он мой папа.
— Если вам чего-то не хватает, я хотела бы помочь.