Поэтому он тоже вернулся в Японию. В Мебосо. На месте рисовых полей выросли современные дома, появилось уличное движение. Расширились и соседние селения: люди перебирались сюда, привлеченные работой, участием в строительстве орнитоптеров. В долине сохранили одну только ферму, производившую гусей — на перья. Город рос, военные все чаще посещали его, и Эдвард нередко ощущал укол волнения, замечая инспектировавших фабрики людей в мундирах.
На меня они не в состоянии повлиять, твердил он себе. Настроения японцев не способны повредить орно.
Оно вполне походило на перо. Оно было мягким. Оно опускалось на землю парящим движением настоящего перышка — если выпустить его из рук. Только когда Эдвард подносил его к носу, становилось заметным, что от этого пера пахнет… нефтью.
«Перо» было рукотворным, однородным изделием, не имеющим ни стебля, ни лопасти, и хотя Эдвард не сомневался в том, что до гусиного ему далековато, главное тем не менее уже было ясно: перо это подлежит усовершенствованию, и раз его смогли изготовить однажды, значит, этот процесс нетрудно повторить и тысячу, и миллион раз.
Положив искусственное перо в карман, он отправился разыскивать Хирото.
Никто из них не заказывал искусственных перьев; дела гусиной фермы шли хорошо, а реклама только подстегивала пристрастие населения к гусятине. Просто как-то утром руководитель материаловедческой группы вручил это перо Эдварду.
По чьей же инициативе его разработали?
Эдвард не мог определить точного момента, когда исследовательская работа вышла из-под его контроля. Материалы, техника, газодинамика машущего полета — работы в этих отраслях по необходимости были переданы в другие руки. Он не мог более уследить за достижениями в каждой отрасли, и успел заметить, что, хотя совместные совещания отделов начинались с участием английского переводчика, разговор быстро переходил на японский язык. Никто не протестовал и даже не замечал, если Эдвард выскальзывал из зала до окончания заседания.
Перо было лишь одним из миновавших его новшеств. Контроль за эволюцией технологии производства орнитоптеров находился теперь в его руках не более, чем руководство развитием Мебосо. Рикши исчезли. Печь на склоне южного холма погасла, выдохнув из своего чрева последний пламенный язык. Кварталы дешевой застройки закрывали собой конец долины, вблизи них вырос новый технологический институт. Начала развиваться даже соседняя долина, чего Эдвард не замечал, пока из-за гребня не показались башни, растущие стараниями неведомого промышленного концерна.
Наверное, он слишком редко отрывался от собственной работы.
На летном поле, выстроившись рядами, сидело уже больше сотни орно. Прикрыв крыльями кабины, они дожидались покупателей. Взлетная полоса принимала орнитоптеры или отправляла их в Киото. Колоссальное увеличение подъемной силы крыльев позволило машинам перевозить грузы или пассажиров. Или войска. Или оружие. Эдвард видел проект орно, загруженного в основном боезапасом и пушкой устрашающего калибра, хотя и не принимал участия в создании такого аппарата. Национальный энтузиазм развивался в нечто большее, чем сам Эдвард, большее, чем Акира. Ешьте гусей в целях национальной безопасности. Мальчишки с островов старались питаться гусятиной, но все-таки не набирать лишнего веса, способного помешать стать пилотом. Современная японская архитектура потребовала создания насестов на крышах зданий. Орно перепархивали с одного токийского здания на другое, вызволяя элиту города из тенет наземного транспорта. И все это составляло часть общего растущего энтузиазма, заставлявшего Эдварда нервничать, потому что массовый пыл увязывался с крепчавшим национализмом, требующим превосходства над азиатскими соседями, риторики и демагогии.
Он застал Хирото плачущим.
Эдвард подумывал, не пройти ли мимо, оставив того наедине с горем. Разве не этого требовала вежливость?
Возможно. Однако вместо этого он уселся на противоположную скамью.
— Мои руки… — начал Эдвард.
Хирото поглядел вверх.
— Я никогда не испытывал склонности обозревать свое лицо в зеркале, — продолжил Эдвард. — Но на руки я не могу не смотреть! Когда же они успели сделаться такими старыми? Морщинистыми, костлявыми, скрюченными. Они похожи…