— Да, — сказала Джейн, поднимаясь со скамейки. — Хорошая мысль — засыпать, думая о хорошем… Если ты увидишь Эрнеста раньше, чем я, ты выполнишь одну мою просьбу?
— Конечно.
— Поцелуй его за меня и скажи, что я буду любить его всю жизнь.
Эмили удивленно на нее посмотрела, а потом ответила:
— По-моему, будет лучше, если ты сама ему скажешь.
Джейн улыбнулась.
— Наверное, так было бы лучше, но я очень стесняюсь. Обещай, Эмили.
— Хорошо, обещаю.
— Спасибо. — Джейн поцеловала ее в щеку, затем в губы. — Второй для Эрнеста, — весело проговорила она и, взглянув на гладкую поверхность воды, вздохнула. — Хорошо бы мы всю жизнь оставались такими же глупыми и безмозглыми, как утки, плещущиеся в воде.
Она быстро повернулась и зашагала прочь.
Поздно вечером Джейн Остин решила принять ванну. Она вставила вилку электрического обогревателя в розетку и, привязав к нему веревочную петлю, установила его на краю ванны. Она включила воду, сняла одежду и забралась в ванну. Устроившись поудобнее, Джейн закрыла глаза и принялась думать о разных приятных вещах. Через некоторое время, так и не открыв глаза, она высунула одну ногу из воды и нащупала веревочную петлю. Зацепившись за нее пальцами, Джейн резко дернула, и обогреватель свалился в воду.
Глава 27
— Я не думал увидеть тебя сегодня вечером, — сказал Майкл. — Мне просто захотелось погулять. Не могу смотреть на сухарей, которые притворяются людьми… Как ты, Эрнест? Как ты себя чувствуешь?
— Не волнуйся за меня, — серьезно проговорил Эрнест. — Моя боль о Джейн со мной. Наверное, придет время, и я смогу горевать по-настоящему, но не сейчас.
Было темно, они стояли на мосту Ватерлоо, внизу тихонько шелестела Темза.
— Мне жаль… так жаль, что она нам ничего не говорила, — сказал Майкл. — Почему даже Эмили ни о чем не догадалась?
Эрнест мягко улыбнулся.
— Может быть, Джейн нам говорила, много раз… только мы не поняли, словно она вдруг перешла на чужой для нас язык. Но даже если бы и поняли, разве мы имели право ей мешать?
— Мешать — нет. А вдруг нам удалось бы ее убедить не делать этого.
Эрнест покачал головой.
— Давление. Эмоциональный шантаж. Нет… Джейн была права. Она сохранила свою свободу — так, как умела.
— Эрнест, — проговорил Майкл, положив руку на плечо друга, — иногда рядом с тобой я кажусь самому себе маленьким ребенком.
— Порой я и сам чувствую себя маленьким ребенком. Вот сейчас как раз такое время… Знаешь, Майкл, когда увеличивается давление и растет напряжение, трагедии неминуемы. Мы слишком много и одновременно слишком мало знаем. Нам известно, что Майкл Фарадей и Эрнест Резерфорд были учеными, Гораций Нельсон — моряком, а Эмили Бронте и Джейн Остин писали романы. Нам известно, что у сухарей съемные головы, а за пределами Лондона обитают огромные ящеры. Нам известно, что мы, Майкл Фарадей, Эрнест Резерфорд и Эмили Бронте живые, потому что мы чувствуем боль. Нам не известно, как мы появились на свет и почему еще живы. Нам не известно, имеет ли этот громадный искусственный город какое-нибудь отношение к тому воображаемому миру, в который мы имеем наглость верить… Итак, продемонстрируем трусость и ничего не будем делать или продемонстрируем трусость и что-нибудь предпримем? Ты по-прежнему остаешься командиром нашего уменьшающегося отряда. Ты по-прежнему должен принимать решения.
Майкл тяжело вздохнул.
— Эрнест, а тебе не кажется, что я все испортил?
— Все уже было испорчено. Ты, по крайней мере, попытался в хаосе найти определенный план. Добьемся мы успеха или нет, искать все равно стоит.
— Мне не нравится твоя фраза: «уменьшающийся отряд». Теперь, насколько я понимаю, только мы трое знаем о том, что находится за границей Лондона. Но ведь вполне возможно, что другие хрупкие — люди, вроде Чарлза Дарвина, Бертрана Рассела или Джеймса Уатта — могли предпринять собственное расследование. А если они выяснили какие-то вещи, о которых мы даже не догадываемся?
— Насколько я помню, ни Дарвин, ни Рассел, ни Уатт не стремились научиться читать, — сухо заметил Эрнест.
— Верно, но это не мешает им проявить любопытство каким-нибудь другим способом… Ладно, используют они свои мозги по назначению или нет, не важно. Важно, что нас теперь только трое. Предположим, случится еще какое-нибудь несчастье — один или двое останутся обладателями знания, которое мы добыли. Предположим, Эмили. Какой страшный груз ляжет на ее плечи.