— Хочет сказать, что у него не тот чин, чтобы как следует узнать меня, — хихикнула она. — Но довольно толочь воду в ступе, Дон. Немедленно разгребите все это дерьмо. Восстановите связь, почините двери шлюза и возвращайтесь на Льюнулу.
— Есть, мэм. Надеюсь, генерал окажет нам честь вернуться этим же судном?
Она покачала головой, отчего струйки кисло-сладкого соуса вновь полились с ее лихих кудряшек.
— Нет, пожалуй, задержусь на пару деньков.
— Как пожелаете. Прикажете оставить «Макдевитт» для вас?
— Не беспокойтесь. Кроме того, здешним жителям еще нужно отправить урожай. Я позвоню, когда мне понадобится транспорт.
— Да, мэм.
Он снова отдал честь и помчался выполнять ее приказы.
— Генерал? — пробормотал я. — Вы в самом деле генерал?
— Что-то в этом роде. Генеральный инспектор по особо важным расследованиям.
— Тот самый генерал Линкольн, о котором они толковали…
— Виновна, — признала она, протягивая руку. — Генерал Мона Линкольн.
— Понял! Джинни Олдейб[14] — генерал Линкольн. Остроумно.
— А вы отказываете мне в остроумии?
Тут в поле нашего зрения появились Джебедия и Марта Во, обнимающие сына за плечи. Тим глянул в мою сторону, и я увидел, что он смеется и плачет одновременно. Как и его родители.
В эту минуту я точно знал, что они испытывают.
— Нет смысла величать меня генералом, — заметила моя бывшая заместительница. — Все улеглось, и можно немного расслабиться. Вы, должно быть, на ногах не держитесь, шериф.
Только теперь я сообразил, как измотан. День оказался куда более суматошным, чем я предполагал.
— Похоже на то, — кивнул я.
— Только и мечтаю, чтобы скинуть мундир, — вздохнула она.
Я с опаской покосился на нее.
— Вы называете это мундиром…
— Разумеется. Когда станете генералом, узнаете, что любая чертова тряпка, которую вам вздумается натянуть, автоматически становится мундиром. Ну, что скажете, шериф? Не стоит ли нам, старичкам-ветеранам, вернуться домой и снять наши значки?
Я растерянно молчал, отнюдь не уверенный в том, что она имеет в виду, и горячо надеясь, что угадал ее желания. Моя проклятая робость мешала высказать все, что вертелось в голове, а именно:
— Давайте наперегонки, кто примчится раньше, тому приз!
Она протянула мне руки. С запястий все еще свисали цепи наручников:
— Я пойду спокойно и по собственной воле.
Я осторожно сжал ее ладонь. Очень большую, очень теплую. И блаженно вздохнул:
— Зачитать ваши права?
В огромных карих глазах загорелись лукавые искорки.
— Я вроде как надеялась, что молчать не придется. Если, разумеется, сумеете меня понять, шериф.
— О, в этом я уверен, генерал.
— Возможно, вам следует обыскать меня.
— Постараюсь быть предельно дотошным.
8.У лунаритов существуют весьма строгие правила касательно внебрачного союза, но на короткий период пребывания генерала Линкольн в Идене они предпочли закрыть глаза на то, что происходило за плотно запертыми дверями констебля. В промежутках между свиданиями Джинни (то есть Мону) и меня угощали, благодарили, хвалили и всячески ублажали все до единого обитатели Идена, включая стариков и малолетних детей.
Пять дней спустя Эпсона Детвайлера увезли, а прибывший курьерской почтой пакет со штампом миротворческого корпуса призвал генерала Линкольн к выполнению очередной секретной миссии.
Проводив ее, я поплелся в участок, чувствуя себя так, словно город только что покинул последний цирковой фургон. Документация, которую я обычно веду с величайшей аккуратностью, оказалась донельзя запущенной за время пребывания Моны в Идене. Поэтому пришлось устроиться за письменным столом и взяться за разгребание завалов.
Не успел я как следует сосредоточиться, как в дверь постучали. Я поднял глаза и увидел Тима. За время наших коротких встреч я успел заметить, что фольга исчезла с волос. Грима тоже не оказалось. Но вместо белого одеяния с длинными рукавами, подобающего лунариту, на нем была экзотическая размахайка с дурацкой надписью.
— Привет, Тим! — воскликнул я, обрадовавшись возможности забросить бумажки. — Как поживаешь?
— Неплохо, — пробурчал он, передернув плечами.
Но я-то знал, что он в полном порядке. Старается не огорчать родителей, а те, в свою очередь, из кожи вон лезут, чтобы обрадовать сына, которым их наделил Господь.
— Так что случилось?
— Ну… я вроде как… подумал…
Он пожал плечами и уставился в пол.
— Давай же, Тим. Мне-то можно все сказать!
— Ну, вы тогда наговорили ма и па… Это все правда? — спросил он, вскинув голову и нерешительно глядя на меня.