Майкл проснулся с громким криком.
В спальню вбежала мать. Она обняла его, и Майкл рыдал у нее на груди до тех пор, пока не понял, что он не в оранжерее и не на фабрике кукол, а лежит в постели, в своей спальне, где на столе стоит игрушечный поезд, а на тумбочке ровными рядами выстроились игрушечные солдатики.
Мать что-то говорила. Ее голос звучал успокаивающе, но Майкл не вслушивался в слова.
Потом пришел отец. Майкл не мог заставить себя посмотреть ему в лицо. Отец сказал, что очень глупо видеть плохие сны, и спросил, что приснилось Майклу. Однако тот ничего ему не рассказал.
Вскоре Майклу принесли чего-то горячего и сладкого. Майкл быстро выпил всю чашку, зевнул и почувствовал себя очень уставшим. Он улегся поудобнее и закрыл глаза. На сей раз ему ничего не снилось. Его окутал мрак.
Глава 7
В полдень субботы, солнечный и ветреный, Майкл отправился запускать воздушного змея в Сент-Джеймсский парк. Он обрадовался, что ему разрешили пойти одному. В последнее время мать и отец часто отпускали его гулять без взрослых. Он вырос, стал старше. И поумнел, конечно.
Народу в парке оказалось совсем немного. По дорожке не спеша прогуливались две или три леди в длинных шуршащих юбках, с зонтиками в руках. Они беседовали с мужчинами в ярких спортивных куртках и канотье. Вокруг дети играли с обручами или в крикет.
«Все такое красивое, — подумал Майкл. — Даже слишком. Как на картинке. Или в кино».
Он швырнул своего воздушного змея в траву. Несмотря на теплое солнце, ему вдруг стало холодно. Кино! Да, он не раз видел такие же сцены в фильмах. Слишком уж безупречно все выглядит. Не по-настоящему!
Его детский ум не мог справиться с парадоксом. Все вокруг реально, должно быть реальным, но кажется каким-то придуманным! И люди тоже. «Да и весь мир, — вдруг подумал Майкл, — наверное, не настоящий».
Он вспотел, его била дрожь, на лбу выступил холодный пот. Ему стало очень страшно.
А потом он заметил Эмили Бронте, и в тот же миг страх исчез. Она сидела на траве на берегу пруда и плела венок из маргариток. Эмили, с ее темно-каштановыми волосами и большими голубыми глазами, была настоящей. Более того, Майкл не мог себе представить ничего столь же замечательно настоящего, как сидящая на солнце Эмили Бронте, плетущая венок из маргариток.
Майкл взял своего змея, подошел к Эмили и сел рядом.
— Привет!
— Привет, Майкл. Какой у тебя чудесный змей! Он летает?
— Да. Я покажу тебе. Его смастерил отец… А твой что-нибудь для тебя сделал?
— Мать шьет одежду для кукол. А отец однажды построил для них домик. Только я больше не люблю кукол.
Майкл немного помолчал. А потом смущенно спросил:
— Эмили, тебе все кажется нормальным?
— В каком смысле?
Он неуверенно махнул рукой.
— Парк, люди… То, как мы живем, — он запутался.
Эмили положила венок на траву и посмотрела на Майкла.
— Я не понимаю, о чем ты спрашиваешь… Мы настоящие, и жизнь настоящая… я не понимаю.
— А как насчет различий? — с неожиданной силой произнес Майкл. — Между нами и ими?
— Мои родители утверждают, что мы еще недостаточно взрослые, чтобы понять, — спокойно ответила Эмили. — Они говорят, мы во всем разберемся, когда вырастем.
— Могу спорить, что большинство людей — такие, как они, — заявил Майкл. — Я уверен, большинство жителей Лондона — это они! А мы… мы другие, чужие. Они не сомневаются, что с ними все в порядке. А вот я… не знаю, все ли со мной в порядке… Извини, Эмили. У меня не хватает слов, чтобы выразить свои мысли.
Она положила руку ему на плечо.
— Не тревожься, Майкл. Не нужно огорчаться. Придет день, и мы все поймем. Я уверена.
Майкл пожалел, когда Эмили убрала руку и стала теребить траву.
«Интересно, — подумал он, — что она сделает, если я возьму ее за руку?»
Он решил проверить. Ничего не произошло. Эмили не возражала. Он держал ее за руку, а она улыбалась. Ему нравилось чувствовать ее ладонь, прохладную и нежную. Неожиданно Майкл вспомнил, что у Эллен Терри кожа ужасно жесткая.
— Я люблю тебя, — вдруг сказал он. — Я люблю тебя, Эмили Бронте.
Она рассмеялась.
— Ты милый. Я тоже тебя люблю.
— Я всегда буду тебя любить, — заявил Майкл, не осмеливаясь взглянуть на Эмили. — Всегда… Больше здесь некого любить.
— Разве ты не любишь своих родителей?
— Нет.
Эмили немного помолчала, а потом сказала: