О'Дохерти налил очередную кружку и торжественно водрузил ее на стойку перед незнакомцем.
— В самую точку, парень, и, пожалуй, стоит поставить добрую пинту, чтобы узнать, какая связь между этим самым Большим Взрывом и челюстью дока Муни.
— Это не моя челюсть, — снова запротестовал док, но никто уже не обращал на него внимания.
— Не челюстью, — поправил мужчина, — а исчезновением челюсти.
* * *— Меня зовут Оуэн Фицхью. Сам я физик, служу в университете, но моим хобби всегда были капризы и странности Вселенной. Квирки[3] и кварки, — как любит говаривать мой коллега. Одной из таких причуд я называю то, что принято именовать «фантомной памятью» и «беспричинные или необоснованные предметы». Нетомистические события, если хотите получить достойное философское наименование моей теории[4]. Приходилось ли вам когда-нибудь безуспешно разыскивать предмет, помещенный, как вы твердо помните, в определенное место? Или наоборот, находить небольшие вещицы, о существовании которых понятия не имели? Вспоминать телефонные номера или свидания, которых, как позже выяснялось, в природе не существовало?
— Как-то у меня на брелоке висел ключик, — вставила Мора Лафферти, — который не подходил ни к одному замку. Я и сейчас не представляю, откуда он взялся.
— Однажды я должен был встретиться с девицей в Бридли Линч, — добавил Денни, — но когда пришел, она клялась, что ни о каком свидании слыхом не слыхивала.
Док расплылся в злобной улыбке:
— Подумаешь! Тут нет ничего таинственного.
Фицхью кивнул.
— Мои любимые аномалии напрямую связаны с маленькими объектами или обрывками информации. Обычно, если мы вообще соизволим заметить что-то неладное или необычное, относим это на счет плохой памяти, но я от природы скептик и задался вопросом: а вдруг это не мы, а сама Вселенная иногда страдает забывчивостью?
Денни и док пригвоздили беднягу к месту скептическими взглядами. Сэм одернул передник и, наклонив голову, с интересом воззрился на клиента.
— О чем это вы?
— История — это цепь случайностей, — изрек Фицхью.
Сэм кивнул.
— Так оно и есть.
Но Денни поскреб в затылке.
— Если и так, я в жизни этим не заражался.
— Мне следовало бы сказать, что история — цепь причинно-следственных событий, — поправился физик. — Одно ведет к другому, к третьему и так далее. Часто великие деяния основаны на крошечных, вроде бы ничем не связанных происшествиях.
Из кабинки за спиной физика донесся голос Уилсона Картрайта, университетского профессора истории:
— Святая правда. В 1762 году курьер конфедератов потерял копию карты диспозиции войск генерала Ли. Двое северян-фуражиров нашли документ, и Маккеллану с величайшим трудом удалось выиграть битву при Антитаме, что дало Линкольну повод обнародовать Манифест об освобождении рабов. Когда новость достигла Англии, кабинет министров пересмотрел свое решение послать помощь конфедератам. Вследствие чего… — он поднял кружку и отсалютовал всему бару, — …мой дед стал свободным человеком.
Хеннесси кивнул.
— Па точно так же познакомился с мамой. Еще один незначительный факт, хотя исход был не столь монументальным. Как война и свобода. Он был в бегах… все это происходило в Тревожные годы[5], когда Большой Парень сцепился с Длинным Парнем и это плохо кончилось для них обоих. Так вот, па оказался не на той стороне… ну, вы понимаете, о чем я. В итоге па улизнул в Уотерфордские холмы и, оказавшись на перекрестке, подбросил монетку. Так простой шиллинг послал его в Баллинахинч, где моя старушка-бабушка содержала паб, а ма обслуживала столы. Ну, па был не из тех, кто пройдет мимо паба, не промочив горло, вот и…
Длинное мучнистое лицо Хеннесси внезапно залилось краской:
— Вот и появился я. Упади монета решкой вверх, он давно уже валялся бы мертвым в канаве, поскольку его враги сидели в засаде на другой дороге. Одно вело к другому, и…
Он показал отвислым подбородком на стену напротив, где висело фото, на котором совсем молодые Хеннесси и О'Дохерти красовались во всем черно-белом великолепии перед только что открытым ирландским пабом, скрестив руки на груди.
Док Муни поднял кружку.
— Я всегда считал вас необыкновенным человеком, Хеннесси. Не похожим на других.
— Именно это я и хотел подчеркнуть, — обрадовался Фицхью. — Все на свете необыкновенно. Уникально и, следовательно, хрупко. Недолговечно.
— Хрупко, — повторил Хеннесси. — Любопытное слово.
— Хрупко, — утвердительно кивнул физик. — Слабый толчок, едва заметный удар… Видите ли, квантовая пена подвержена внезапным, спонтанным возмущениям. Я сказал бы, нарушениям равновесия. Это создает вероятностные волны в континууме, который распространяется вниз по временному потоку, создавая новое прошлое. И стирая старое. Того, что было вначале, нет и уже не будет.