А когда вслед за этим он настойчиво попросил ее рассказать, как все-таки инопланетянка совершила свой прыжок, она спокойно ответила:
— Я выбрала кратчайший путь, тот самый, который выбирает каждый из обитателей Альтаира-6, когда хочет путешествовать на большие расстояния. Пространство искривлено (это известно и землянам), а с новым, использующим подобную деформацию движителем, разработанным нашими учеными, вообще нет никакого труда, даже для любителя, попасть в любое желаемое место галактики всего лишь за несколько дней.
Это был классический обман, но установить его не представлялось возможным. Роджер поднялся. Он понимал, что потерпел поражение:
— Ну что ж, только не столкнитесь с каким-нибудь деревянным метеоритом, — язвительно заметил он.
— Куда… Куда же вы, Роджер?
— В один бар, за сандвичем и пивом, к тому же там есть телевизор и можно посмотреть игру Нью-Йорк — Чикаго.
— Но… но разве вы не собираетесь пригласить меня с собой?
— Конечно, нет. С какой стати?
Преобразованию Лоренца никогда и не снилось, что оно вдруг проявится в ее глазах, превращая их в затуманенный синий океан печали. Неожиданно она опустила их, устремив взгляд к своим часикам.
— Я… Я не понимаю… Мой датчик совместимости указывает… а ведь девяносто и даже восемьдесят процентов считается весьма высокой степенью взаимопонимания.
Слеза размером с большую росинку скатилась по щеке девушки и с бесшумным всплеском упала на голубой корсаж ее платья. Ученый внутри Роджера оставался безучастным, но зато в нем проснулся поэт.
— Ну, пойдемте вместе, если вам так хочется, — попытался он исправить свою оплошность.
Бар находился недалеко от Главной улицы. Позвонив преподавателю дикции и условившись, что Элейн с Альтаира придет на занятие в половине пятого, он выбрал кабину, которая позволяла свободно наблюдать за экраном телевизора, и заказал два сандвича и два стакана пива.
Сандвич у Элейн с Альтаира исчез так же быстро, как и у него.
— А как насчет еще одного? — спросил он.
— Нет, спасибо. Хотя говядина была действительно вкусной, учитывая низкое содержание хлорофилла в земной траве.
— Так значит, ваша трава сочнее, чем у нас? Я предполагаю, что у вас гораздо совершеннее и автомобили, и телевизоры!
— Нет, они почти такие же. За исключением необычайных достижений в области космических полетов, наша техника развивается практически параллельно земной.
— А как насчет бейсбола? У вас он тоже существует?
— Что это бейсбол? Глаза Элейн с Альтаира стали еще больше.
— Увидишь, — пообещал Роджер с Земли, не скрывая злорадства. Притворяться, что ты с Альтаира-6, — это одно, но прикидываться, что ты не слыхивала о бейсболе, — это уже совсем другое. Лгунья обязательно выдаст себя, хотя бы единственным движением кончика языка, прежде чем день покатится к закату.
Однако ничего подобного она не сделала.
— Почему они не перестают кричать: «Давай, давай, Эпарисио»? — спросила она примерно в половине четвертого.
— Потому что Эпарисио — прославленный игрок по части финиша. Понаблюдай за ним, теперь он наверняка попытается перехватить второй.
Эпарисио не только попытался, а сделал это.
— Поняла? — спросил Роджер.
По растерянному выражению лица Элейн с Альтаира было ясно, что она ничего не поняла.
— В этом нет никакого смысла, — заметила она. — Если он так хорош в прорывах к цели, то почему же не сделал этого с самого старта, вместо того, чтобы стоять там и раскачивать этот дурацкий шар?
Роджер в изумлении уставился на нее.
— Какая же ты бестолковая! Это невозможно — перехватить первый финиш.
— Но предположим, что кто-то сможет сделать это. Они так и позволят ему там стоять?
— Повторяю: нельзя перехватить первый финиш. Это просто невозможно!
— Ничего невозможного нет, — заявила Элейн с Альтаира.
Впервые сомнение закралось в душу Роджера, но он оставил все как есть и остальное время матча просто не обращал на спутницу внимания. К тому же он был страстным болельщиком, и когда его кумиры вышли вперед со счетом 5:4, недоверие Роджера рассеялось, как туман, а радость была столь велика, что он вызвался проводить Элейн в спальный район, где располагался класс преподавателя дикции. По дороге он рассказывал о своих попытках поэтического анализа науки и даже процитировал несколько строчек из сонета Петрарки, посвященных атому.