— Ступай к себе, брат! — Это было обращено к проводнику. А к Ястребу: — Благословен твой приход. Мое имя — отец Исиэль, твое мне известно. Садись, сын мой, и изложи дело, приведшее тебя в нашу Обитель. По возможности сжато и конкретно.
Смешение речевых стилей заставило Ястреба улыбнуться но только внутренне, конечно, на лице же он сохранял выражение покорной смиренности. Чтобы изложить дело, ему понадобилось две минуты и не более полусотни слов. Отец библиотекарь выслушал его внимательно, не перебивая. Когда Ястреб умолк, библиотекарь не промедлил с ответом даже секунду:
— Я искренне сожалею, сын мой. Но святая Обитель ничем не в состоянии помочь твоим исканиям.
Тут Ястреб позволил себе выпустить улыбку и на лицо:
— Позволь не согласиться, отец. То, о чем я говорю, хранится именно у вас. Может быть, конечно, об этом известно лишь немногим посвященным…
— Здесь нет ничего, во что я не был бы посвящен, — после секундного молчания ответил монах. — Тем более, если дело касается каких-го текстов, включая и древнейшие, и самые священные. Поэтому могу заявить с полной ответственностью: мы не обладаем формулами переосуществления.
И, не дожидаясь возражений, повторил — уточняя:
— Более не обладаем. И должен сказать: утратив их, каждый из нас испытал чувство облегчения, ибо слишком страшная мощь таилась в них, сила, каковую нельзя было доверять людям.
Подобного Ястреб не ожидал.
— Ты говоришь, отец, что эти тексты были у вас — и исчезли? Украдены? Значит, они сохранились после гибели Куранта пятьсот лет назад? Но ведь тогда должны были остаться хоть копии!
Библиотекарь покачал головой:
— Никаких текстов никогда не было. Это ложный слух.
— Но формулы были!
— Несомненно. Церковь не любит выбрасывать что-либо. Однако существовали они лишь в изустной передаче. В стенах Обители всегда был человек, знавший формулы на память. Живая запись, если угодно. Лишь чувствуя приближение конца, он брал ученика и в течение некоторого времени передавал ему сокровенное знание. Только в это время в Обители существовало два обладателя формул. А потом снова оставался один. Единственный. Так шло веками и тысячами лет. Так оно было еще и совсем недавно.
— Это же был громадный риск — без подстраховки…
— Известно: что знают двое — знают все. Даже если бы у них не возникло ни малейшего желания выдать тайну еще кому-нибудь, они не могли бы удержаться от желания поговорить о ней хотя бы друг с другом. Всякая тайна время от времени требует проветривания, ей начинает казаться, что она залежалась и плесневеет; а любой разговор может быть подслушан — при современном-то уровне электронной слежки…
— Ты неплохо разбираешься в этом, отец?
В глазах библиотекаря промелькнула улыбка:
— Прежде, в миру, я служил в Двойке…
«Вот оно что! — подумал Ястреб. — Ну, здравствуй, коллега!»
— Тогда тем более ты должен знать, — сказал он, — с одним человеком всегда что-нибудь может произойти…
— Посвященный — защищенный, так говорят у нас. Говорили…)тот человек — отшельник даже среди нас. Он давал обет молчания. Никогда не встречался ни с одним мирянином. И его келья проверялась ежедневно — ежедневно, понимаешь? Я сам проводил эту проверку, причем аппаратура была новейшая. А перед тем, как получить благословение на знание, он проходил через заочную проверку — до седьмого поколения.
— И все-таки что-то произошло?
— Увы. Мы лишь предполагаем, а Господь располагает. Все очень просто. Посвященный просто вышел на ежедневную прогулку, после которой, как всегда, уединился в нашей церкви и молился. Но оттуда не вернулся в свою келью, а поднялся на звонницу. Никто не мешал ему: наверху никого не было. Со звонницы он, ни на миг не задерживаясь, просто бросился вниз. Пятьдесят метров — и гранитные плиты внизу. Без причин. Без какого-либо мотива. Еще накануне он был совершенно здоров и в своем уме. Почему он покончил с собой — до сих пор никто из нас не понимает. Мгновенное помрачение ума? Именно с этой звонницы бросился вниз Курант — может быть, и это сыграло роль…
— В результате вы остались без формул?
— Да. И, как я уже сказал, мы испытываем облегчение.
— Вы — может быть, — пробормотал Ястреб. — Только не мир. Скажи, отец Исиэль, а эта ваша новостройка — к ней он не имел никакого отношения?
— Совершенно никакого. Я ведь сказал уже: он не соприкасался с миром. Если не считать участием его присутствие на встрече с человеком, ссудившим Обитель средствами на строительство.